Кровавый Дунай

— Обычное дело для венгерской армии сегодня, когда мало кто хочет умирать за немцев… Я говорил с Йожефом — так сейчас все венгерские командиры делают. От комбатов до командиров дивизий. На довольствии в нашем батальоне числится сто шестьдесят пять, в строю — сто двадцать два. Это чтобы немцы на нас слишком не рассчитывали… — И капитан Ясберени грустно улыбнулся. — В первой танковой дивизии на довольствии на сочельник было четырнадцать тысяч человек, а немцам пошёл рапорт о двух тысячах тридцати восьми штыках. Шестой пехотный полк десятой дивизии занял казармы у моста Арпада и вообще самоустранился от войны, как и десятый разведывательный батальон.

— То есть как самоустранился?

Имре пожал плечами.

— Очень просто. Они не подают рапорта по команде и считаются потерянными. Йожеф говорил, что на Рождество на котловом довольствии венгерские войска в Пеште насчитывали более пятидесяти пяти тысяч человек, а численность боевых частей, о которой пошел рапорт немцам — всего пятнадцать тысяч… Такая арифметика!

Мда-а-а, дела… Савушкин покачал головой и произнёс:

— А какую-то форму нам хоть выдадут? Или так в гражданском и останемся, раз за штатом?

— Выдадут. Сейчас Тибор принесет. Только обувь оставите свою, а мундиры и шинели будут. — Помолчав, добавил: — Завтра на рассвете выступаем, так что в ваших интересах — переодеться и отдыхать. Завтра будет тяжёлый день…

Имре оказался прав.

За полчаса до рассвета батальон был поднят по тревоге и через четверть часа походной колонной двинулся на юго-восток. Солдаты шли осторожно, в готовности в любую секунду бросится на землю или в ближайшую канаву — потому что внешний вид города не вселял никакого оптимизма. Улицы были покрыты горами битого стекла, вдоль трамвайных путей свисали оборванные провода, валялись поваленные столбы городских фонарей и груды всякого мусора, бывшего доселе предметами домашнего обихода. На булыжниках мостовой батальону со зловещей частотой встречались мертвые тела в изорванной, грязной, окровавленной форме, немецкой и венгерской. У многих трупов были обнажены шеи и грудь и вывернуты карманы — здесь явно видна была работа мародёров, обшаривших убитых в поисках индивидуальных жетонов, личных документов и ценностей. Глаза у многих павших солдат были широко раскрыты, руки имели восковой желтый цвет, в ушах и носах застыла кровь. Тела лежали в лужах крови в странных изломанных позах, там, куда их отбросила сила взрывов, у многих не хватало рук или ног.

Город тоже погибал. Некоторые здания были объяты пламенем, другие, где огонь уже взял своё — щерились обгорелыми обломками дверей и чёрными провалами окон. В местах разрывов снарядов в воздухе висел синевато-желтый дым, не развеивающийся часами. На улицах стоял жуткий смрад, в котором перемешались вонь сгоревшего тротила, тяжёлый привкус пожаров и сладковатый аромат разложения от убитых солдат и лошадей. Кроме убитых, на улицах не было никого — гражданское население пряталось по подвалам и старалось ни под каким предлогом не выходить наружу.

Трижды по пути движения батальона рядом с его маршевой колонной ложились серии разрывов тяжёлых снарядов. Два раза пронесло, в третий — шестидюймовый гаубичный снаряд разорвался в десяти метрах от колонны гужевых повозок тылов батальона, убив трех лошадей из упряжек миномётных двуколок и ранив шестерых тыловиков — повара, каптенармуса и четверых подносчиков боеприпасов. К павшим лошадям, избавленным от упряжи, тут же, откуда ни возьмись, подскочила толпа штатских — довольно ловко взявшаяся разделывать конские туши. Савушкин, оглянувшись назад и увидев это — лишь тяжело вздохнул. Война… Он и его разведчики, в старых, ещё довоенных, мундирах со стоячими воротниками и серо-зелёного цвета шинелях — разительно отличались от остальных бойцов батальона, и выглядели белыми воронами — но выбирать не приходилось. Всё же форма, а не штатские пиджаки с плащами, густо провонявшие канализацией…

Савушкин наблюдал апокалиптические картины, сопровождавшие марш, с постоянно растущим раздражением. ЗАЧЕМ? Зачем эта бессмысленная бойня? Ведь им же предлагали сложить оружие, венгерским войскам вообще предлагалось разойтись по домам, без всяких лагерей для военнопленных… Неужели какие-то военные цели стоили всего вот этого? А ведь дальше будет ещё хуже… И это наши ещё не бомбят город, обходятся артиллерией… Что с тем же дворцом Грэшема сделала бы полутонная бомба? А со зданием Академии наук — серия четвертьтонок? Груду камня… Идиоты. Просто идиоты. Вот так, за здорово живёшь, пустить под нож свою столицу, превратить её в театр боевых действий… И ладно была бы надежда на победу! Так ведь всем же уже ясно, что война немцами проиграна окончательно и бесповоротно, и никакие байки о чудо-оружии народ уже не обманывают… Идиоты.