Кровавый источник

В классе сразу установилась тишина. Все с интересом посмотрели на учительницу, будто только что ее увидели. Никто ведь никогда не задумывался над вопросом: татарин ли Радик Мурзин?

Довольная произведенным впечатлением, учительница хотела уже вернуться от устного народного творчества к функциям и интегралам, как вдруг услышала за спиной:

— Может, вы подробнее расскажете об этой истории.

Она обернулась. Мальчик, сидевший за второй партой возле окна, показался ей симпатичным: загорелый, сероокий, с улыбкой на толстых губах и, главное, светловолосый, хоть и обросший немного, взлохмаченный, — не беда!

— Ваша фамилия?

— Стародубцев.

— Что конкретно вас интересует?

— Меня интересует, откуда взялась эта поговорка?

— Вы что же, историю не проходили? Триста лет татарского ига на Руси! За что, спрашивается, было русскому человеку любить татарина? — Она охотно принялась за объяснения. Видела, какой в ходе урока наступил перелом. С каким вниманием ее слушают.

— А за что, например, русский народ не любит евреев? — не отставал любознательный мальчик. Сидевший за его спиной Илюша Фишман густо покраснел и опустил голову. — Еврейского ига на Руси, кажется, не было? — подливал Дима масло в огонь.

С этим бы она, наверно, поспорила, но сказала следующее:

— Почему же только русский народ? Евреи, как известно, распяли Христа. Впрочем, это не важно… — Видно, вспомнила, что находится в советской школе. — И потом, у них странные культовые обряды…

Дима вдруг встал из-за парты и обратился к одноклассникам:

— Мне здесь больше делать нечего. А вы как хотите. — И он направился к двери,

— Стародубцев, вернитесь! — строго приказала учительница. — Я пойду к директору!

— Хоть к Иисусу Христу! — бросил он ей с порога. — Его, между прочим, распяли римские легионеры! — И хлопнул дверью.

Потом молча встал и вышел Кулибин. За ним, как и следовало ожидать, Валька Кульчицкий.

На следующий день новой учительнице объявили бойкот. На урок алгебры никто не пришел. Парни выпросили у физрука футбольный мяч: «Математичка заболела! У нас «окно»!» — и ушли на стадион. Девчонки укрылись в парке за школой, чтобы спокойно покурить и потрепаться.

Новая математичка твердым шагом вошла в директорский кабинет, но ее опередили.

Людмила Ивановна уже была в курсе событий, ведь наушничество — неотъемлемый атрибут советской школы. И классному руководителю описали в красках и с подробностями инцидент на уроке алгебры.

Перед началом урока, заранее зная о бойкоте, Людмила Ивановна доложила обо всем директрисе. Директриса струсила. Что скажут в роно, если дело получит огласку?

— Мы не должны идти у них на поводу! — заявила она. — Какое они имеют право устраивать бойкоты? Что скажут наверху? Десятиклассники диктуют нам условия! Это возмутительно!

— Возмутительно другое! — сорвалась Людмила Ивановна. Она, как парторг, позволяла себе иной раз прикрикнуть на директрису. — Возмутительно, как эта женщина со своим шовинизмом берется учить детей! В каком обществе она воспитывалась? Какую школу кончала? С мракобесным уклоном?

Как раз в это время математичка и возникла на пороге директорского кабинета. Она, конечно, все слышала, но Людмила Ивановна не растерялась.

— Да, это я о вас говорила, милочка! — бросила она математичке в лицо.

На следующий день новая учительница подала заявление об уходе. И директриса подписала его, хотя учителей не хватало.

После этого случая дружеские отношения между классом и классным руководителем укрепились, а вот коллеги стали с опаской относиться к парторгу. «Зарабатывает у детей авторитет!» — с презрением говорили о ней в кулуарах.

Сама же Людмила Ивановна не видела в происшедшем ничего такого, из-за чего стоило тревожиться и бить в колокола. Ребят она уважала. С интересом наблюдала за их давней дружбой. Уважала их родителей. С отцом Димы Стародубцева, партийным работником, часто приходилось встречаться по работе. Он был отзывчивым и чутким товарищем. Импонировало уже то, что не перевел сына в более престижную школу, когда сам стал двигаться вверх по служебной лестнице.

Еще большим уважением она прониклась к папе Вали Кульчицкого, художнику-монументалисту, когда тот бесплатно оформил ей стенды с наглядной агитацией. Она ценила его талант и прислушивалась к его мнению по поводу эстетичности того или иного предмета в Ленинской комнате.

Меньшим уважением пользовалась у нее мама Андрея Кулибина, видный работник торговли, но и с ней Людмила Ивановна умела ладить, находить общий язык. Гром грянул неожиданно — на фоне полной безоблачности. Началось все с невинного турнира по волейболу, в котором участвовало четыре класса: два девятых и два десятых. Десятый «А» выставил две команды, хотя в классе было всего четырнадцать парней.

Физрук долго не соглашался — нечетное количество команд портило, затягивало турнир. Все же его уломали, но он предупредил: «Замечу подтасовку с составами — сниму обе команды!»