Кровавый разлив

Пасхаловъ долго смотрлъ на двочку, отвернувъ одяло, смотрлъ на худыя, блыя руки, на коротенькій шестой палецъ, торчавшій на лвой кисти у мизинца… «Бо Розочку Богъ таки любитъ… И ужъ она не будетъ терпть такія униженія, какъ ея родители»…

Онъ вышелъ потомъ изъ палаты въ корридоръ, и изъ корридора на улицу.

— Какія же распоряженія, Федоръ Павловичъ, — всхлипывая, погнался за нимъ Небесный.

Пасхаловъ не взглянулъ на него, не отвтилъ, и продолжалъ идти.

Онъ опять пришелъ на кладбище, и опять бродилъ здсь, — среди рыдавшихъ и среди навки умолкшихъ… Бродилъ до вечера, и когда вечеромъ рыдавшіе ушли, и остались только умолкшіе, — остался съ ними и онъ… И какъ они, молчалъ онъ, хоть и живой, и какъ они, молчалъ онъ и на другой день, когда измученные, потрясенные, въ ужасъ ввергнутые безплодными розысками въ теченіе долгой ночи, нашли его, наконецъ, пріхавшіе на еврейское кладбище о. Павелъ, Арина Петровна и инженеръ Васильковскій. Онъ не отвчалъ имъ на ихъ вопросы, онъ не зналъ, спрашиваютъ ли его; онъ медленно и не оглядываясь шелъ среди могилъ, впередъ, все впередъ…

Потомъ, внезапно повернувшись къ отцу, онъ отчетливо и твердо произнесъ:

— Ты права, сестра! Ты права.

… И изъ всхъ человческихъ словъ это были единственныя, которыя оставались теперь у него, и которыя и впослдствіи, въ теченіе всей недолгой и грустной его жизни, удалось кому-нибудь отъ него услышать:

— Ты права, сестра!..

И когда увозили его старики съ кладбища, на Александровскомъ проспект встртилась имъ, окруженная полиціей и быстро прискакавшими казаками, Наталья — спокойная, гордая, свтло улыбающаяся улыбкою мстигеля. Въ возбужденной толп несся смутный гулъ: «убила губернатора, застрлила губернатора».

1908