Кровавый скипетр

– В следующий раз не избежать ему отлучения от Церкви, – заявляли другие. Царь и митрополит первыми поднялись с мест и вскоре ушли. Захарьины в спешке покидали палату, понимая, что проиграли. Адашевы, Сильвестр и Курбский победоносно улыбались, переглядываясь меж собой. Иоанн же был недоволен – его злила грызня родственников жены и ближайших советников, и не мог он ослушаться совета Макария, сказанного шепотом в конце собора: «Захарьиных надобно бы приструнить»…

А пока продолжался суд над привезенными в Москву еретиками. Артемия судили первым. Сухой высокий старец с длинной седой бородой едва стоял на ногах. Много нашлось у него недругов – одни обвиняли его в сочувствии еретикам и симпатии латинянам, другие – в нарушении постов, третьи в том, что он утверждал, мол, панихиды петь негоже, четвертые припомнили какой-то блудный грех старца, случившийся во времена его игуменства. Артемий защищал себя сам, все глядел на Сильвестра и государя, от которых надеялся получить защиту, но оба молчали. Царь в малолетство часто бывал в любимой Троице-Сергиевой обители, и когда юная сиротская душа искала нужного слова, Иоанн обращался к Артемию. Теперь же, возмужавший, заматеревший, глядит на своего первого духовного воспитателя, глаза его недвижны, пальцы в перстнях сжимают резные подлокотники.

– Признаешь ли ты, что близка тебе ересь Башкина? – вопрошал грозно ростовский архиепископ Никандр.

– Ныне ересей нет, – усмехнулся Артемий. – А Матвей не ведал того, что говорит, умом скуден!

Он упорно защищал себя, но от заточения в дальнем Соловецком монастыре спастись не смог. Правда, вскоре он сбежал оттуда в Литву, и неизвестно, кто посодействовал этому – местный игумен Филипп (речь о котором впереди), или сам государь дал уйти своему бывшему другу и наставнику?

Не всем так повезло впоследствии, как Артемию. Все судимые признали выдвигаемые против них обвинения в ереси и были сосланы в дальние монастыри, где и окончили свой век. Все, кроме игумена Феодорита Кольского, который спустя два года благодаря Макарию был освобожден из ссылки и продолжил службу. Исаакий, старец Соловецкого монастыря и близкий Артемию человек, умер, так и не доехав до назначенного собором места пребывания. Рязанский епископ Кассиан, один из главных участников собора, приходился старцу племянником и всеми силами пытался его защитить. После одного из заседаний Кассиан лишился сознания и больше никогда не мог ни писать, ни говорить, ни ходить.

– Сие кара защитника еретика! – заявило духовенство, лишний раз убежденное в своей правоте.

Еще несколько лет в Москву на суд привозили учеников Артемия из разных обителей, уличая их в ереси. И что самое примечательное, никто из осужденных Собором в 1553–1554 годах, ни позже не был приговорен к сожжению, главному оружию против еретиков в Европе. Наверняка смертной казни требовали некоторые представители духовенства, но ни Макарий, ни сам Иоанн не дали этого совершить.

Восемнадцатого марта вместе с весной, когда города и деревни почти избавились от снега и он остался, рыхлый, только в лесах, а реки уже несли по течению куски льда, пришла новость – в царской семье родился мальчик, названный в честь отца Иваном. Радостно звонили колокола, всюду велись службы, народ толпился у Кремля, славя своего государя.

Лишь в доме Данилы Захарьина стояла напряженная тишина. Прочь были отосланы слуги, жена и даже дети. Хозяин сидел за столом, опустив голову и врывшись пальцами в волосы. Несколько дней назад его брата, Василия Михайловича, сняли с должности тверского дворецкого. Сегодня и Данила перестал быть дворецким Большого двора. Это означало одно – Захарьины отстранены от управления государством. Было понятно, кто стоит за этим, и Адашевы и Сильвестр отныне и навсегда первые враги их семейства. Ничего, проигран лишь один бой. Теперь же, когда Анастасия родила сына, наследника, Захарьиным уже никуда не деться от власти.

Приглушенно доносился из города радостный колокольный перезвон.

– Ничего, – кривя рот в нервной улыбке, прошипел Данила Романович. – Недолго вам торжествовать осталось! Недолго!

Глава 5

Весной 1554 года Иоанн узнал о том, что астраханский хан Ямгурчи ограбил русских послов, а после совершил налет на ногайские селения, подвластные Москве, предав их огню и мечу.

– Государь! Пора еще одних врагов уничтожить! – советовал ему Адашев. Сильвестр молча кивал за его спиной. И вскоре Иоанн объявляет войну Астраханскому ханству, посылает туда тридцатитысячное войско во главе с героем взятия Казани, князем Юрием Ивановичем Пронским-Шемякиным.

Молниеносно пройдя по захваченной во время Казанского похода земле, войско спустилось по Волге и вскоре столкнулось с передовым войском астраханцев. Разбив их наголову, Юрий Пронский тут же двинулся к самой Хаджи-Тархан[35], где, как он узнал от пленных, не осталось гарнизона – Ямгурчи куда-то увел свое войско. Хаджи-Тархан сдался без боя.