Кровавый скипетр

В феврале карательный поход завершился. Более одиннадцати городов были разорены ратью Микулинского вместе с бесчисленным множеством деревень. С богатой добычей войско возвращалось в Москву. Царь жаловал ратников и воевод, осыпал дарами Микулинского и вновь отправил его домой.

Рана, полученная князем в сражении у Чествина, долго не заживала, и он не придавал этому большого значения, пока не началось нагноение. Предчувствуя скорую смерть, Семен Иванович выстроил каменный собор Михаила Архангела в Микулине, родовом имении своем. Слабый, одолеваемый хворью, приезжал и сам наблюдал за строительством, торопил мастеров.

Вскоре силы оставили его, и князь уже не вставал. Похудевший и постаревший, лежал он в своих покоях, пропитанных гнилостным запахом, который источала его почерневшая рана. Семен Иванович угасал медленно, тяжело.

В августе князь скончался. К тому времени собор был уже почти достроен, и в нем упокоился один из деятельных воевод Иоанновой эпохи. Укрыв гробницу князя деревянными щитами, мастера в угрюмом молчании достраивали храм, дабы не потревожить вдосталь настрадавшегося перед смертью защитника Русской земли.

Глава 8

1559 год. Москва

Когда закрытая повозка со скрипом въезжала в ворота Кремля, было уже затемно. Стрельцы для верности заглянули внутрь и спросили то, о чем и так все знали:

– Из Дерпта едете?

– Из него, верно, – сказал мужик, управляющий повозкой.

– Пусть выходит. Дальше пешком, – скомандовал высокий, худощавый стрелец и смачно сплюнул себе под ноги. Из повозки вышла маленькая пожилая женщина, укрытая черным балахоном. Окружив ее, стрельцы повели старуху во дворец. Пока шли, балахон она не снимала. Шли коридорами, лестницами, пока наконец не остановились у дверей богатых покоев. Тут же руки стрельцов проникли под ее балахон, принялись обыскивать ее. Удостоверившись, что у нее нет никакого оружия, старуху пропустили внутрь.

В слабо освещенных палатах ее встретил чернобородый дородный боярин, а позади него стоял молодой немец, видимо, служивший толмачом.

– Верно ли говорят, что ты в Дерпте и вокруг него лучшая знахарка? – спросил боярин, бесстрастно оглядев.

– Обо мне много чего говорят, – отвечала старуха, – но ежели государю нужно лечение, я могу помочь.

– Лечение нужно не государю, – говорил боярин, – а его супруге.

– Я к услугам царицы, – кланялась старуха.

– Исцели ее от недуга! Верни к жизни! И ты никогда больше не будешь ни в чем нуждаться! Государь обещал жаловать тебе половину доходов Дерпта, ежели ты исцелишь ее!

– Благодарю! Но не за богатствами я прибыла сюда! – отвечала старуха. – Мне нужно видеть царицу…

– Пойдем, – сказал Данила Захарьин немцу, и тот услужливо поклонился.

Топот ног приглушали устланные всюду ковры. Данила Романович шел впереди, крепко стиснув зубы. Слишком долго он возвращался к власти, завоевывая доверие государя. После того как Захарьины были уличены в «деле Висковатого», Данила стоял с полками во Владимире, откуда шли войска для подавления восстания черемис. Последующие три года был на заслонах против татар, воевал в Ливонии. Теперь, когда он вновь набрал силу для борьбы с Сильвестром и Адашевым, Анастасия опасно заболела! Нет, нельзя тебе умирать, Настя, нельзя!

Царица в своих покоях с приближенными боярынями, по обыкновению, занималась вышиванием. Девушки, о чем-то перешептываясь, хохотали, пытаясь развеселить и свою государыню, но она лишь натянуто улыбалась. Уже слабо выступали ямочки в уголках рта на ее бледном, исхудалом лице. Тонкие пальцы ловко орудовали иглой, а печальные глаза устало глядели перед собой. Изможденное лицо говорило о значительных переживаниях девушки, ведь недавно царская семья похоронила третью дочь – Евдокию. Кажется, она до сих пор слышит звонкий смех девочки в коридорах дворца. Господь забрал дочь неожиданно, внезапно, и оттого горечь утраты сильнее.

Данила вошел с целительницей в покои, позади них остановился толмач. Сложив руки на своем округлом животе, Захарьин сурово взглянул на боярынь, и они, потупив глаза в пол, начали покидать покои.

Знахарка подошла к Анастасии, долго пристально смотрела на нее.

– Сколько раз ты рожала? – спросила она.

– Царица рожала шесть раз[43], – отвечал за нее брат.

– Мне нужно осмотреть ее, – продолжала знахарка. Но Захарьин не собирался никуда уходить.

– Я сказала, мне нужно осмотреть ее. Выйдете сейчас же! – обернувшись к ним, приказала она. Захарьин, колеблясь, смерил знахарку презрительным взглядом, вышел вместе с толмачом за дверь. Через некоторое время, вытирая руки о рушник, вышла и знахарка.

– Здоровье государыни подорвано частыми родами. Ей нельзя больше рожать! – проговорила она недовольно. – Ей нужен покой. Я оставлю для нее необходимые травы, чтобы ушли боли. Больше я ничем не могу помочь ей.

Данила Захарьин шагнул к ней, злостно схватил за балахон и прошипел в лицо:

– Тебя позвали сюда не для того, чтобы ты ее травой своей отпоила и уехала. Лечи ее! Иначе брошу тебя собакам, иноземная волочайка![44]

Знахарка невозмутимо глядела на него, затем проговорила: