Кровавый скипетр

А в январе 1559 года из Москвы магистру пришла грамота, в которой Иоанн обличал ливонцев в воровстве и лжи и за нарушение крестного целования намеревался их покарать. Вскоре после этого в Ливонию вторглась мощная рать под командованием старого и опытного воеводы Семена Ивановича Микулинского. Широко раскинувшись, шли в трех направлениях – на Ригу, Мариенбург и Шваненбург. И среди ратников в большом числе были татары и черемисы, коих вели перешедшие на русскую службу татарские царевичи. На лыжном ходу тянулись пушки, везлись снаряды.

Князь Микулинский, крупный, седобородый, ехал верхом в шубе поверх брони, зорким взглядом опытного воеводы осматривая заснеженную округу. Шестопером указывал направления для движения войск, издали наблюдая за разорением деревень и городов. Всюду, где он проходил, оставались лишь трупы и пепелище.

Давно уже не получал он назначений от государя и знал, почему. Когда Иоанн был при смерти, не поддержал Семен Иванович царевича Дмитрия, ибо не желал отдавать власть Захарьиным. Он, как и многие тогда, эту власть возжелал сам, за что и поплатился. Иоанн более всех доверял старому отцовскому воеводе, и потому тяжелее всего ему было принять измену верного слуги. А разве мог он, родовитый Рюрикович, герой взятия Казани, один из первых бояр в думе, поступить иначе? Не мог! И знал – сейчас поступил бы так же! Не он ли был одним из тех, кто мудрыми советами наставлял государя под Казанью? Не его ли заслуга в том, что Казань пала? И молодые государь, и князь Мстиславский, считавшийся ныне первым среди воевод, учились тогда военному делу у него, у князя Микулинского!

Но ему велено было сидеть на своих землях, где князь, старея, провел последние пять лет. И сейчас пришел долгожданный приказ – возглавить рать на Ливонию.

Ведя войско, князь чувствовал, что это был его последний поход. Вроде и силы есть, и возраст еще не столь преклонен, но что-то подсказывало – все это в последний раз. Потому мрачен был воевода, и до того грозен был лик его с низко надвинутым на глаза шлемом, что порой ему не сразу решались докладывать об идущих на других направлениях войсках.

Войско Микулинского редко встречало сопротивление на своем пути. У Чествина наконец собралась крупная орденская сила. Развернувшись, ливонские рыцари выставили заслон и изготовились к сражению. Мела колючая метель, слепила глаза. Из-за густого тумана едва ли можно было что-то разглядеть. Потому, отдав приказ к началу битвы, князь Микулинский слушал лишь гул несущейся конницы, крики воинов, ржание лошадей, выстрелы, ревущие, словно из ниоткуда, сигнальные рожки.

Стяг над головой князя трепался на ветру из стороны в сторону. Семен Иванович был молчалив, сидел верхом в заснеженной шубе, сжимая рукой в кожаной теплой перчатке поводья. Звуки сражения, казалось, то становились громче (рука тотчас тянулась к висевшей у пояса сабле), то будто снова откатывались в глухую снежную бездну.

Никто даже не понял, как к нему пробился малый отряд закованных в железо рыцарей – видать, увидали стяг и рванули из последних сил. Из снежного тумана внезапно возникли рогатые шлемы и выставленные вперед копья. Конь Микулинского всхрапнул и попятился назад, князь, удерживая задирающего голову жеребца, выхватил саблю, но конные ратники, что охраняли его, уже, мгновенно рванув с места, бросились навстречу противнику. С гулким грохотом и треском сшиблись, подняв снежный вихрь. Звонко заржали раненые кони.

Оскалившись, с выпученными глазами князь бросился в эту сшибку, уже слыша за спиной, что протрубили тревогу – воевода был в опасности, и тотчас должна была прийти подмога. Конечно, в том, чтобы князь участвовал в сражении, не было нужды, малочисленный немецкий отряд смяли бы и без того, но не смог старый вояка остаться в стороне, пока защищавшие воеводу молодцы насмерть бились на его глазах.

Слепо ударил по шлему оказавшегося рядом рыцаря, отбил удар другого и не заметил, как вражеский клинок чиркнул лезвием там, где меж кольчугой и шлемом была оголена шея. Не почувствовав боли, вырвал из-за пояса боевой кинжал и, схватив за рогатый шлем оказавшегося рядом рыцаря, с хрустом всадил ему клинок в прорезь для глаз. Брызнула кровь, и рыцарь, выронив оружие, завалился в сторону и рухнул с седла.

Более четырехсот рыцарей были убиты в тот день, так и не сумев остановить нашествие московитов. На привале после сражения, пока с мертвых снимали брони и собирали оружие, в шатре князю Микулинскому осматривали рану. И сам не заметил, что кровоточила сильно, лишь когда броню сняли, увидел, что нижняя рубаха вся пропитана кровью.

– Царапина! – проворчал князь. – Прижигайте! Завтра надобно продолжить поход.

И прижгли (князь лишь покряхтел, не разжимая зубов), и обмотали. Ночью рана вновь кровоточила, утром сменили повязку, и князь тотчас велел одевать себя в броню. Знал, что среди войска пронесся слух о его ранении, потому надобно было скорее показаться перед ратниками для поддержания боевого духа.