Кровавый скипетр

Так как опальные обвинялись в чародействе – в одном из самых тяжелых преступлений и грехов, был созван церковный Собор во главе с митрополитом и главными епископами московскими. Был среди них и старец Вассиан, советник покойного князя Василия, тот, с кем виделся семь лет назад государь. Вассиан враждовал с Сильвестром, искренне ненавидел его и был счастлив, когда назначили его одним из судей по делу преступлений Адашева и Сильвестра.

Давно владыку не видели при дворе – занят он всегда делами Церкви и просвещения, и сейчас заметили все, как он постарел! Лицо похудело, борода совсем стала белой, руки, покрытые коричневыми пятнами, била мелкая дрожь. Но он все еще статен и величественен в митрополичьей рясе, все еще крепок голос его и ясен взор.

– А ведь митрополит вместе с Сильвестром и Адашевым в ближайшем совете при государе был, – тихо проговорил Петр Горенский на ухо Ивану Яковлеву, – каково ему сейчас будет судить своих ближайших помощников?

– И не был ли он сам причастен к их злу? – взглянув на Макария, садившегося в богатое кресло, проговорил Яковлев.

– Не будет же государь митрополита судить? Какую власть он над ним имеет? – говорил им Телятевский.

– Время покажет, – отвечал Горенский, не отрывая взгляда от митрополита. Владыка и правда был мрачен – опустив голову, туманно глядел перед собой. Все знали, что дружен он был и с Сильвестром, которому помог создать его легендарный «Домострой», и с Лешкой Адашевым, которого многому научил, а позже часто советовался о делах государства.

Иоанн вошел последним, все поднялись со своих мест, поклонились ему. Он поклонился в ответ и сел на трон. Именно Вассиану было поручено зачитать обвинения, приписываемые опальным.

– «Ради спасения души своей Государь наш великий и Царь всея Руси Иоанн Васильевич приблизил к себе протопопа Сильвестра, что он по своему сану и разуму будет ему поспешником во благе; но сей лукавый лицемер, обольстив государя нашего сладкоречием, думал единственно о мирской власти и сдружился с Адашевым, чтобы управлять Царством без Царя, ими презираемого…»

Долго читал Вассиан их преступления, молча слушали его присутствующие. Тайком бояре поглядывали то на царя, то на митрополита. Макарий сидел, глаза его ничего не выражали, царь же, напротив, словно наслаждался каждым словом, сказанным против его бывших ближайших советников.

– «Они снова вселили дух своевольства в бояр; раздали единомышленникам города и волости; сажали, кого хотели, в Думу; заняли все места своими угодниками. Государю же нашему велят быть выше естества человеческого, запрещают ездить по святым обителям, не дозволяют карать немцев… К сим беззакониям присоединяется измена: когда страдал государь в тяжкой болезни, они, забыв верность и клятву, в упоении самовластия хотели, мимо сына его, взять себе иного царя, и не тронутые, не исправленные государевым великодушием, в жестокости сердец своих, чем платили ему за оное? Новыми оскорблениями: ненавидели, злословили царицу Анастасию и во всем доброхотствовали князю Владимиру Старицкому…»

Когда наконец закончил Вассиан зачитывать многочисленные обвинения, недовольно загудели присутствующие, зашептались, заспорили. Епископы, ненавидевшие Сильвестра, громко требовали анафемы для него. Молчали лишь царь и митрополит.

– Смерти изменникам!

– Казни их, еретиков!

Шум утих, как только Иоанн поднял руку.

– Хочу услышать, что святейший Макарий скажет, – ласково сказал он. Митрополит взглянул на него бесстрашно и проговорил твердо:

– Государь! Выслушали мы все обвинения против Сильвестра и Адашева, внимали каждому слову. Но как можно приговорить их, коли мы не вызвали и не выслушали их, а недостойно бросаем обвинения им в спины?

Снова раздался недовольный ропот, но Макарий продолжал:

– Пусть для истины, с коей мы когда-либо предстанем перед Господом, прибудут обвиняемые в столицу и выслушают все сами! А потом дай им слово держать в свою защиту. Так будет законно! Ибо не будет крепкой державы, коли законы твои и Господни попираются грешно!

Вассиан сверкнул глазами и в ожидании уставился на государя. Иоанн, опустив голову, вцепился пальцами в подлокотники трона, исподлобья глядел на митрополита.

– Нельзя этих нечестивцев пускать в Москву! – воскликнул, вскочив со своего места, Яковлев и взглянул на Захарьиных, ожидая увидеть их одобрительные взгляды.

– Они, осуждаемые нашим государем, милостивым и велемудрым, не смогут представить никакого законного оправдания! Слышали мы об их чарах, коими сгубили святую и добрейшую государыню нашу! Коли явятся снова сюда, то погубят нас всех!

– Их присутствие и козни опасны, а спокойствие государя и отечества требует немедленного решения в сем важном деле! – сказали епископы, жаждая покончить с Сильвестром, когда он и так уже был бессилен…

Государь утомился и ждал развязки. Единогласно судьи признали Адашева и Сильвестра виновными в предписанных им злодеяниях. И уже в тот же вечер были разосланы приказы, касающиеся их дальнейшей судьбы…

* * *