Кровавый скипетр

Когда приехал, велел растопить баню – продрог в дороге. И после бани вдруг слег с кашлем. Поначалу он сам, как и другие, не придал этому большого значения, даже вставал уже, занимаясь хозяйственными землевладельческими делами, посылал наставнические грамоты младшему брату по управлению государством, и новый удар случился внезапно. В октябре его снова свалила сильнейшая лихорадка, и после того князь уже не вставал. Имение его стало тихим в ожидании смерти старика. Анастасия Петровна, будучи намного моложе своего мужа, не любила его никогда, но жалела себя, во второй раз становившуюся вдовой, и своего ребенка, который уже был в чреве ее[7]. Молилась, плакала, причитала, пока муж ее хрипел в соседней горнице, тяжело дыша и покашливая. За этим наблюдал восьмилетний Ваня, сын Анастасии от князя Федора Мстиславского. Совсем недавно, чуть больше года назад, он видел ту же картину, как умирал его отец. Ныне – отчим. По настоянию матери молился, склоняя перед иконами свою темную головенку, борясь со страхом и отвращением, подходил к Шуйскому, опять же, подталкиваемый матерью. Василий Немой был в сознании. Обернув к мальчику утопающую в подушках потную голову, проговорил с трудом:

– Мужайся, князь Мстиславский… Смерть тебе в жизни придется видеть часто…

Прибыл вскоре с сыном Петром Иван Васильевич Шуйский. Ему ослабевший князь, как только все по его приказу покинули горницу, говорил:

– Не отступай… до конца иди… митрополита… прочь…

Но в последние дни, в те редкие мгновения, когда князь был в здравом уме, он все больше вспоминал отравленную им Елену, чахнувшего в оковах Телепнева, замученного и казненного Мишурина и тех многих других, лишенных им жизни. Греховная чаша переполнилась окончательно, и вряд ли ему будет место в раю. Он, защищавший честь и интересы семьи, пожертвовал своей душой. Но стоило ли оно того? И все казалось Василию Васильевичу пустой суетой – вся эта ненужная борьба за власть, необходимые насилие, смерть. И, стиснув зубы, плакал от страха и досады, плакал едва ли не единственный раз за всю свою жизнь. «Прости, Господи!» – молил он в мыслях своих, но понимал, что просить прощения уже поздно. Однако, находясь при смерти, не изменил себе и бредил словами: «Дума наша…Власть наша… Москва наша»…

Василий Немой скончался в конце ноября 1538 года, до конца веря, что младший брат продолжит дело его и теперь не выпустит власть из рук, полноценно передав ее однажды в руки потомков суздальских князей…

Снова темные времена настали для Руси. Захватившие власть грабили подвластные им города, обносили казну, великокняжеские кладовые, воруя оттуда золотые сосуды, шубы и драгоценности. Увидел однажды маленький великий князь, как Иван Михайлович с братом копались в государевой кладовой, деля между собой приглянувшиеся вещи. Хмуро оглядев сосуд, принадлежавший Ивану Великому, Андрей отбросил его и схватил другой.

– Ба! Вот это шуба! Неужто самого государя Василия? Хороша как! А? – воскликнул он вдруг.

– Я уже взял такую ж, так что бери себе, – отмахнулся Иван Михайлович. Притаившись за стеной, смотрел безмолвно на это восьмилетний Иоанн…

Получив власть, Шуйские бездействовали во многих отношениях. При них разорение татарами южных земель достигло немыслимых масштабов, сравнимых разве что с нашествием Батыя. Упорно и бесполезно думцы пыталась договориться между собой, дабы заключить с казанцами мир, другие настаивали на мире с Крымом. Пока шли споры в сводчатых душных палатах, горели деревни, погибал русский народ. И так продолжалось все время, пока Шуйские были у власти.

Массово видные ремесленники покидали Россию. Так бежал в Ливонию итальянский архитектор Петро Малый, возведший Китайгородскую стену, крепости в Пронске и Себеже. Уйдя, докладывал дерптскому архиепископу:

– Великий князь и великая княгиня скончались, государь мал, и бояре враждуют, своевольничают без управы, так что в Московии мятеж и безгосударственность, от которых бегут и прочие дельные умы.

В начале 1539 года в темнице умер Телепнев. Те, кто узрел труп, не узнали пышущего здоровьем красавца – это был уморенный голодом полускелет старика, беззубый, с провалившимся под ребра животом.

Тогда же Иван Васильевич Шуйский наконец исполнил приказ покойного старшего брата – владыка Даниил добровольно снимал с себя сан митрополита Московского по причине «неспособности служению» и с позором отправлялся в Волоколамский монастырь, в котором когда-то был игуменом. При выезде из Москвы его едва не растерзала толпа верных Шуйским сыновей боярских, но боярин Дмитрий Палецкий остановил озверевших ратников и дал перепуганному Даниилу уехать в обитель живым.

Иван Шуйский быстро нашел ему замену, избрав игумена Троице-Сергиева монастыря Иоасафа. И не случайно – сей священнослужитель когда-то крестил новорожденного великого князя Иоанна, да и мальчиком Троице-Сергиева обитель была любима, и потому Иван Васильевич решил, что сей исход удовлетворит всех.