Кровавый скипетр

Игумен был приглашен в столицу, где состоялся его разговор с Шуйским. В покоях присутствовали представители другой ветви Шуйских, братья Андрей и Иван Михайловичи, а также Федор Скопин-Шуйский, такой же властолюбивый боярин, как и его родичи.

Иоасаф, полностью седой, сухой и низкорослый, сидел за столом, полным угощений, но не притрагивался ни к еде, ни к вину. Облачен он был в простую черную рясу, длинная белая борода была аккуратно уложена.

– Значит, святители одобрили уход Даниила, – спрашивал игумен с недоверием. Недовольство его было понятно – нарушены многие церковные правила, и произошедшее низложение явно было противозаконным.

– Одобрили и сообща согласились, что тебе надобно стать владыкой, – улыбался довольный собой Иван Васильевич. Иоасаф поджал губы. Понял он, что настали темные времена не только для государства, но и для русской Церкви, во имя политических интриг попирающей христианские догмы. И как удержать ее от этого падения? Как укрепить? Да и кто возможет?

– На том я и согласен стать митрополитом, – сказал вдруг Иоасаф. Шуйские, улыбаясь, подняли чары. Немного пригубил вина и сам игумен…

Рад был Иван Васильевич, еще не ведая, что Иоасаф не из тех, кто станет плясать под чью-то дудку и потакать противозаконному управлению государством. Еще немало времени пройдет, прежде чем правитель поймет, что создал для себя еще одного могущественного противника.

* * *

Когда стемнело, Иоанн зажег в покоях свечку и, сев около нее с книгой, начал читать. Для своих лет мальчик многое прочел: знал едва ли не наизусть тома церковных книг, уже начинал познавать труды древних мудрецов: Тита Ливия, Полибия, Тацита. Возможно, униженный своими подданными, лишенный власти, он пытался почерпнуть что-то из истории о великих царях прошлого. Как заставить бояться себя? Как внушать подданным страх? Как стать великим государем?

Укутавшись в длинный кафтан, стуча зубами от холода, Иоанн пытался греться у свечи, но вскоре она сгорела, и в покоях стало совсем темно. Где-то за окном слышались пьяные песни и крики – бояре снова устроили пир, на котором они напиваются до беспамятства и жрут, словно свиньи. Наверняка и еды там много. Вспомнив о еде, голодный мальчик застонал – его не кормили уже почти два дня.

Не раздеваясь, Иоанн, дрожа всем телом, лег на кровать отца. В темноте из воспоминаний начали появляться образы прошлого – мать, Телепнев, кормилица Аграфена. До сих пор помнил ее колыбельные, ее песни, помнил ее ласковые теплые руки и смех. Помнил, как слышал крики Аграфены из коридоров дворца, когда ее насильно увозили в монастырь. Он тогда рыдал в запертой опочивальне своей, закрыв уши, глотая градом льющиеся слезы. И с тех пор он затворник в этих нетопленных покоях, предоставленный сам себе. Иногда к нему приводят младшего брата, но Иоанн не любит сидеть с ним, считает его сумасшедшим.

Днем мальчика наверняка выведут присутствовать на приемах иностранцев, одев в государевы одежи, а после, как все закончится, заберут атласный кафтан и великокняжескую шапку, снова отведут в эти пустые покои и запрут. Шуйские! Все они! И детская рука Иоанна от бессилия сжалась в крепкий кулачок…

Дверь открылась. Мальчик вскочил и с испугом начал вглядываться в темноту.

– Кто? Кто тут?

– Не пугайся, батюшка государь, это я, Воронцов Федор. Не гневайся на слугу своего. Поесть я тебе принес, Иоанн Васильевич.

Щурясь, мальчик вглядывался в темноту, пытаясь лучше разглядеть приближающуюся к нему тень. Зажглась свеча, и отрок наконец увидел Воронцова – низкого, с залысиной, с черной, окладистой бородой и мясистым носом – эдакий с виду деревенский мужик, а на самом деле выходец из старинного рода дворянского. При отце Иоанна воеводствовал в Вязьме, но особо себя не проявлял. Иоанну его лицо было едва знакомо, видел его лишь однажды в толпе придворных.

Федор преподнес Иоанну две зажаренные ножки гуся и кружку с квасом. Поглядев на это, с блестящими глазами мальчик набросился на еду и принялся жадно есть. Воронцов огляделся и спросил:

– Тебе, государь, что, покои не топят?

Отрицательно помотав головой, мальчик обгладывал гусиную кость. Глубоко вздохнув, Воронцов сел рядом с мальчиком и погладил его по кудрявой голове.

– Морят тебя холодом-голодом, ироды проклятые, – проговорил он, тяжело вздохнув. Вскоре с едой было покончено, и мальчик, вытирая умасленный рот рукавом, проговорил:

– Благодарю, сердешный, что не дал мне голодным уснуть. В век тебе не забуду.

– Как твое здоровье, государь? – осведомился заботливо Воронцов. Лишенный ласки и всеми брошенный, мальчик тут же доверился ему.

– Лихорадит меня, Федор, зябко…

– Прикажу натопить здесь. Да и переодеться надобно.

Приказав слугам пронести поленья, Воронцов сам забросил их в камин и начал разжигать. Вскоре заиграло яркое пламя, затрещали поленья. В покоях сразу стало тепло и уютно. Иоанн лежал в постели, умиротворенно улыбаясь. Давно ему не было так спокойно.

– Останься со мною, Федор, – тихо попросил он. Воронцов сел на колени перед кроватью и, взяв отрока за руку, дождался, пока он уснет.