Кровавый скипетр

– Иди, коназ Бельский, – лениво махнул рукой хан, и Семен, откланявшись, исчез. Сахиб усмехнулся. Нет, все-таки не до конца он верит беглому князю! Как и многие беи и мурзы. Все чаще они выговаривали повелителю, что безопасные переправы через Оку, которые намерен показать Семен, могут быть ловушкой, но Сахиб был тверд в своих обещаниях. К тому же к походу все чаще призывал его турецкий султан.

Но все же где-то не до конца честен с ханом беглый князь! Видно, по глазам видно, что небезразлична Семену судьба его братьев! Да и сам Сахиб не честен с ним – грамота эта попала ему в руки задолго до того, как начался поход. Подозревал, что написанное как-то повлияет на Бельского, и он сбежит, так и не показав безопасные переправы, на которые все же надеялся хан. А сейчас обратного пути у тебя уже нет, коназ Семен!

Степь оживала. Розоватое рассветное небо стряхивало с себя темную мантию ночи, туман висел над высокой травой. Бельский, опустив голову, сидел в седле, наблюдая с кургана за снятием лагеря и выдвижением войска. Нервно перебирал руками поводья. Ветер шевелил его бороду, в коей уже проступали седые волоски. Тяжела была мука князя, боялся он встречи с братьями, боялся заглянуть им в глаза. Нет, Семен стал чужим для них! Он отступник и предатель! И в памяти снова возникли страшные, осуждающие глаза Спасителя на той самой иконе, в ту самую ночь… Как много времени минуло! А тоска порой накатывает волной, перехватывает дыхание.

– Нет у тебя обратного пути! Нет! – процедил он сквозь стиснутые зубы, шумно и часто задышав. Семен злился на себя, на свою слабость, на усталость духа. Хотелось закричать, рвать землю руками, грызть ее. Но, заметив, что издали за ним наблюдает крымский хан, попытался успокоить себя и, отвернувшись, медленно съехал с кургана…

* * *

Едва Москва, всполошенная прошлогодним походом Казани на Россию, успокоилась, весть о походе крымской орды снова взбудоражила столицу. Весть эту все больше сравнивали с походом Едигея на Москву в прошлом веке, когда угроза была крайне высока. Но тогда Мать-Богородица Владимирская, чью икону привезли в столицу Московского княжества, оберегла и заступилась. Спасет ли теперь?

И случилось столь редкое всенародное объединение, лишь бы отстоять страшную беду. Добровольцы со своим вооружением приходили к местным воеводам, вливались в собирающиеся к выступлению полки. Даже Иван Васильевич Шуйский, подлец и смертный враг Бельских, встал с ратью во Владимире, готовясь прикрыть Коломну, в коей собирал войско главный воевода Дмитрий Бельский.

В Москве запасались провиантом, устанавливали пушки на стенах, расписывали защитников по местам, укрепляли посады. Нервная суматоха царила в столице. От бесчисленных телег, разъезжающих по городу, стояла пыль. Вот одна, переполненная, с запряженным старым конем, стояла прямо на дороге, накренившись, преградив тем самым путь другим.

– Ну, раззява! Чаго встал! – кричал мужик, следовавший за ней. – До вечера тут из-за тебя простоим! Давай толкай ее отсюда!

Возница первой телеги, поджарый и крепкий старик с добрым матом отвечал, что колесо слетело, не поставить, не поднять.

– Стоять долго будем? На владычный двор везу хлеб, мужики! – появился третий возница.

Навстречу шли телеги с беженцами – покинуть город мог каждый, но таким очень косо глядели вслед. Мимо шли горожане, тоже куда-то везли добро свое. Били колокола с Соборной площади. Вот, грохоча копытами, проскакала ватага детей боярских.

На собрании думы в присутствии великого князя и митрополита обсуждают, как защитить державу, стоит ли государю покинуть столицу и укрыться в каком-нибудь дальнем монастыре. Иоанн сидел на высоком троне отца, молчаливо взирая на бояр.

Одни настаивали, дабы укрыть отроков, другие вспомнили опять же поход Едигея, когда прапрадед Иоанна, московский князь Василий Дмитриевич, отбыл собирать войско в окрестностях княжества.

– Но Василий Дмитриевич оставил тогда Москву на защиту брата и дяди, опытных воинов и зрелых мужей! А государь наш еще мал! – крикнул с места старый боярин Морозов.

– А брат его Юрий и того меньше! – вторил ему Палецкий.

– Ну так и помыслите сами, смогут ли они по окрестностям полки так же собирать? – вскочил с места Кубенский. – Коли отпустим их, обречем на гибель!

Зашумели голоса, и Иван Бельский, сидевший ближе всех к государю, поднялся с места, поднял руку, заставив всех замолчать. Митрополит молвил твердо:

– Нигде не безопасно для великого князя нашего! Мыслите сами! Новгород и Псков смежены с Литвою, Галич, Кострома и Ярославль – с Казанью. А коли ударят все разом, не спасти нам нашего государя. Да и Дмитрий Донской однажды оставил столицу без сильного воеводы, что произошло потом? Не приведи, Господь, снова такой беды![10]

Бояре, склонив головы и стянув шапки, молча перекрестились.

– Войско собрано, одно стоит во Владимире, другое идет к Оке. Выдержим! – добавил Иван Бельский. – С Божьей помощью, выдержим!