Кровавый скипетр

Ближе к вечеру сделанные из кожи и надутых бурдюков плоты спустились на гладь Оки, и татары начали переправу. Тут Пронский велел срочно занять прежние позиции и встречать врага огнем и стрелами. Извергая густые облака дыма, с треском били пищали. Пущенные стрелы летели со свистом. Татарские воины, прямо на ходу, словно созревшие яблоки, высыпались с плотов, и вскоре река легко уносила их трупы. Но и татары, встав на одно колено, стреляли из луков в ответ, и московиты также несли потери. Конечно, остановить противника на воде они бы не успели – слишком много их было! Потому, вооружившись саблями, пиками и рогатинами, русские остервенело дрались со вступившими на берег татарами. Вскоре прибрежная вода окрасилась кровью, тут и там лежали убитые или стонали раненые. Когда московитов, погибающих под свистящими стрелами или под вражеской саблей, уже начали теснить, Пронский сам затрубил в рог, и из засады вылетела конница под командованием Охлябинина, которая смела противника окончательно. Татары бежали, садились на плоты, пытались уйти вплавь, огрызались выстрелами из луков. Московиты так же провожали их стрельбой.

– Удержали, Господи, – выдохнул Пронский и перекрестился. Темнело, а это значит, что хан попытается перейти реку снова завтра утром, и конница уже не сможет оказать такого влияния на исход сражения.

В татарском лагере было оживленно. Мурзы и беи сидели в шатре хана, весело смеялись, шутили, пили кумыс, поедая мясо руками. Они будто праздновали завтрашнюю победу, понимая, что русским не выстоять. Хан гордо и величественно восседал среди них, словно он уже не только переправился на другой берег, но и разорил Москву. Бельский не был приглашен к хану – так или иначе его считали чужим.

Семен лежал в отдельном шатре, укрывшись овчиной. Ночь была теплой и безветренной, но его изнутри бил странный озноб. Верный Булак снаружи варил в котелке кусок баранины. Князь слышал отдаленные разговоры и смех из ханского шатра, и его душила злоба – он привел сюда татар! Он обеспечит им легкую победу! И каково отношение к нему? «Вонючие степняки», – вертелось в его голове.

Протяжный сигнальный рев труб с противоположного берега заставил насторожиться. «Дмитрий! Нет, только не это!» Откинув прочь овчину, Семен вылетел из шатра и пристально вглядывался в темноту. Оттуда, за рекой, слышался мощный топот, отражающийся эхом в ночной тишине, командные крики, ржание лошадей, и всюду – огни. И звуки эти нарастали, делались все громче. Зажглись большие костры, и вскоре степняки увидели несметное войско московитов, зловеще освещенное пламенем и наполовину сокрытое тьмой.

Смятение в татарском лагере, поднялась какая-то тревожная суета, словно уже сейчас готовились броситься в бой. Хан и его беи выбежали из шатра. Даже в темноте было видно, как Сахиб-Гирей побледнел, щека его дернулась в судороге.

Взбешенный хан, скалясь от гнева, обдал Бельского таким взглядом, что Семен невольно задумался, не настал ли теперь его смертный час. Он был позван в ханский шатер вместе с другими мурзами и беями. От праздного духа там не осталось и следа.

– Все уверяли меня, что у московитов нет сил бороться с нами! – кричал Сахиб в гневе. – Откуда тогда у них такое несметное войско?

Семен молчал, видно, и для него это было потрясением, и от пристальных взглядов хана, мурз и беев покрывался испариной.

– У нас не менее великое войско, хан! Со всей степи под твои знамена прибыли воины! Нам нечего бояться! – говорили одни.

– Этот московит Бельский, что привел нас сюда, истинный предатель! Казни его! Зря ты не слушал нас и доверился ему! – кричали другие.

– Хан, поверни обратно, пока Ока не стала нашей могилой! – молили третьи. Сахиб, опустив голову, тяжело дышал, раздувая ноздри. Он был похож на испуганного хищника, попавшего в охотничью западню.

– Мы никуда не уйдем! Стоять и биться будем до последнего! Без добычи с земель Московии мы не уйдем! – заявили мурзы, и они глядели на своего повелителя, пытаясь разжечь в нем это воинственное чувство. Но хан был бледен и беспомощен. Постановили стоять.

Всю ночь с обоих берегов слышался шум, никто не сомкнул глаз. Когда занялась заря, хан и его орда узрели всю мощь и великое число русских полков, густо укрепившихся на противоположном берегу, ощетиненном пушками. Многочисленные стяги реяли, и на многих из них Спас, и взгляд его страшен и суров – вот что увидел в первую очередь Семен Бельский, и противный холодок пробежал по спине. «Круг замкнулся», – подумалось ему тут же.

– Ну, где же ты, братец? – щурясь, процедил тихо сквозь зубы Дмитрий Бельский, удерживая коня. На нем был пластинчатый бахтерец с жемчужным подолом, голову покрывал островерхий шишак с узорными надписями на ободе. Другие воеводы, сверкая сталью броней и шлемов, окружали князя. Они были спокойны, заметив смятение и неуверенность врага, однако ждали, до последнего не допуская кровопролития.

– Семен, хан бежал. – Голос Булака был тверд и спокоен. – Коли хочешь сохранить жизнь, беги и ты.