Кровавый скипетр

– Чем же он вам не угодил? – спрашивал Иоанн, положив руку на рукоять кинжала, висевшего на левом боку.

– Известное дело! – выкрикнул кто-то из толпы. – Глинских посадник! Все они – кровопийцы, душегубцы!

Глаза Иоанна вспыхнули, начал он вглядываться в толпу в поисках смельчака. Но он вышел сам – это был отрок немногим старше государя.

– Повтори! – потребовал царь.

– Я, говорю, Глинские его посадили! А у них руки загребущие! И по локоть в крови! Сколько награбили! Скольких казнили! Все ведает народ твой, государь, а ты не видишь сам ничего! Вот мы и пришли тебе указать да подсказать!

– Что? – разозлился Иоанн. – Вы, холопы, указывать государю своему будете, кого садить, кого нет? Значит, царя глупым считаете, слепцом! Не вам учить меня, как державой править!

– Государь! Государь, прости, – тут же заблеяли жалобно голоса. Но отрок стоял перед царем, смотрел ему прямо в глаза, смело и нагло. Иоанн выхватил плеть и ударил в это молодое лицо. Затем ударил рядом стоявшего старика.

– Схватить их! Схватить всех! Связать и голыми на землю уложить! – кричал он своим дворянам, и те принялись исполнять приказ. Толпа, испугавшись, начала беспорядочно разбегаться, но их хватали, связывали, били. Челобитчики бросились в ближайший лес, но оттуда со свистом навстречу им вылетела ватага вооруженных дворян…

Уже вскоре большая часть челобитчиков, те, кто не успел убежать, лежали нагими на земле, связанные по рукам. Иоанн шел меж ними, со злостью вглядываясь в лица, словно пытаясь запомнить. Молодцу, что дерзнул высказаться государю так смело, тут же отрезали язык.

– Зажечь свечи! Палите им лица! – кричал Иоанн. Дворяне начали исполнять приказ, мучительные крики разнеслись по полю. Иоанн взял свечу, наклонился к одному челобитчику, схватил его за волосы и задрал голову. Страшен был лик юного государя, словно у зверя кровожадного. Стиснув зубы, принялся он палить свечою бороду челобитчика. Затем ко второму подошел, к третьему, спалил им бороды и волосы.

– Жгите бороды им! Пусть знают, как царю своему указывать! Холопы! Стервецы! – кричал Иоанн с перекошенным от ярости лицом, словно вселился в него какой-то бес, и снова сунул кому-то в лицо горящую свечу. – Стервецы! Псы! Псы!

Все казалось ему, что крамольники захотят отобрать власть у него, как это делали Шуйские. И снова чувствовал он себя беспомощным, обделенным ребенком, прячущимся от опекунов за сундуком. Оттого гнев искажал его мальчишеский худощавый лик до неузнаваемости, словно надевалась какая-то ужасная маска.

Он был так увлечен пытками, что не сразу заметил прискакавшего гонца из Москвы, оторвался от своего безбожного деяния и с раздражением зажал трясущуюся в тике щеку.

– Государь! – докладывали ему. – В Москве колокол-благовестник упал! Упал с колокольни и треснул! Беда, великий государь! Народ волнуется!

И тут Иоанн опомнился. Поглядел на несчастных псковичей, которых подверг страшным мучениям, взглянул на свои руки, заляпанные воском. Не Господа ли это знак?

– В Москву отъезжаем. Сейчас же, – выдохнул он, и страшная маска будто спала с его лица. Качнувшись, Иоанн неуверенно вскочил на коня, которого ему подвели в тот же миг. Челобитчиков же отпустили. Смотрели они вслед уезжающей группе всадников, молились и крестились увечными руками. Один старик с опаленной бородой и вздувшейся от ожогов кожей на лице прошептал:

– Господи, прости ему, ибо не ведает. Ниспошли ему сил и мудрости. Да спаси его, как нас уберег сегодня от смерти лютой.

Вскоре всадники скрылись из виду, оставив за собою лишь клубящуюся пыль…

– Недобрый сие знак, – сетовал митрополит Макарий, прогуливаясь с Алексеем Адашевым по своему саду, – Господь карает нас за грехи государя… За казнь Федора Воронцова и боярина Кубенского, за истязания челобитчиков из Новгорода год назад, и нынешних, из Пскова.

– Сначала пожар, теперь колокол упал, – припомнил Алексей, – но как быть, владыко?

В последние годы они сблизились с митрополитом, Макарий ценил Лешку за светлый и великий ум, посчитал, что именно такие люди и должны окружать государя, и поэтому сам порой вызывал Алексея на разговор.

Адашев знал, что митрополит недоволен происходящими в державе произволом и казнями без следствия. Духовенство было опечалено казнью Федора Воронцова, бояре возмущены казнью Кубенского, лишь венчание на царство отвлекло их от сих событий и укрепило порядок в государстве. Благо хоть безумные скачки и насилие над горожанками прекратились после женитьбы Иоанна.

– Как быть? – Макарий остановился у молодой яблони, потрогал ее маленькие листочки. – Ежели удобрять ее, поливать, покуда мала, то к следующему году она вырастет и даст плоды. А ежели оставить ее расти, как она растет, велика вероятность, что вовсе погибнет…

Макарий подвел Алексея к рядом стоящей пышной яблоне, сорвал спелое, сочное, золотистого цвета яблоко и протянул его Адашеву.

– Вот такими будут плоды, ежели я сам стану растить ту яблоню…

Адашев держал в ладони яблоко и задумчиво глядел перед собой: