Кровавый снег декабря

Вперёд, как и положено, была «выдвинута» разведка. Ежели перевести сие с военного языка — штабс-капитан отправил впереди отряда двух нижних чинов. К слову — тех мародёров, которых когда-то взяли в плен. Обряжены они были... Вместо киверов — размочаленные крестьянские треухи, на ногах — лапти. Опять же — чёрные погоны спороли давным-давно, а новые сделать было не из чего. Так что выглядели они как дезертиры, что для разведчиков было и удобнее. Ну, а что бы не пугать народ, ружей «охотники» не имели. На двоих были только нож и пистолет.

«Основные» силы шли тремя колоннами. Или, если угодно, колонной в три шеренги. (Просто «тремя колоннами» звучит не в пример красивее!) Впереди, как и положено на марше, шествовал командир, а замыкающими шли заместитель Сумароков и фельдфебель Цветков, произведённый в главного интенданта. Интендантствовать, правда, было ещё не над чем. Команда не имела не то что обоза, а и самой захудалой телеги. Не было коня и у командира. Штабс-капитан полагал, что раз он возглавляет роту, то и лошадь ему не положена. Лукавил, конечно. Те лошади, что были у крестьян, под седло не годились. В бой на них не идти, а в дорогу — сойдёт. Но денег для покупки хоть самой скверной клячи у штабс-капитана не было, а отбирать у селян — казалось бесчестным делом. А все «неприятельские» лошади отдавались населению.

Все запасы умещались за спиной у солдат. А что? Всё, как и положено. Одна половина ранца занята сухарями (недели на две хватит!), другая — порохом и пулями. Маловато, но это было всё, что удалось наскрести. По подсчётам Клеопина, на двадцать выстрелов хватит. Для мелких стычек сойдёт. Крупного боя, хотя бы с двумя ротами полного состава, всё равно не выдержать!

Часа через два после выдвижения, когда команда уже стала подумывать — а не пора ли делать привал, — тот возник сам собой. Штабс-капитан, шагавший впереди, первым увидел бегущего разведчика.

— Стойте, ваше Благородие, — кричал тот, размахивая руками.

Клеопин поднял руку, останавливая колонны.

— Что там у вас? — спокойно спросил штабс-капитан. — Доложите по форме.

— Гонца поймали, что из Тихвина в Питер скакал. Нас увидал, коня остановил и пистолет вытащил. «Я, — говорит, — гонец. Прочь, мол, с дороги». А Тёмка, напарник мой, поклонился так ему низенько и пробормотал: «Простите, мол, господин офицер, крестьяне мы тутошние». Это унтеру-то! А сам хвать, да и за ногу стянул. Ну, тут и я немножко помог, — с ноткой гордости досказал разведчик.

— А чего бежать-то было? — пожал плечами штабс-капитан. — Стояли бы себе. Мы ведь и так к вам шли.

Разведчик только руками развёл, показывая всем видом, что очень уж они с Тёмкой хотели побыстрее показать себя в деле.

— Молодец, братец. Хвалю! — одобрительно похлопал офицер его по плечу.

— Рад стараться, Ваше бродие! — ответствовал тот, как положено солдату с десятилетней выслугой, пропуская командира вперёд, к «языку».

Хорохориться и играть в героя гонец не стал. С его слов стаю известно, что в Тихвине стоит около полубатальона «преображенцев» во главе с офицером-прапорщиком Рогозиным. Уездные власти, отказавшиеся перейти на сторону Временного правительства, сидят под стражей. Штатная воинская команда, во главе с поручиком Наволокиным почти полгода просидела в осаде, в монастыре, но недавно из-за нехватки провизии сдалась. Собственно, из-за этого гонец и был отправлен в Петербург, потому что Рогозин не знал, что же ему делать с арестантами.

Клеопин сломал сургуч на пакете и прочёл рапорт, направленный на имя самого Батенькова:

«Ваше Высокопревосходительство! Осмелюсь сообщить, что злокозненная тихвинская воинская команда в составе двадцати нижних чинов, двух капралов и отставного поручика наконец-то задержана и в настоящее время содержится под стражей в подвале келейного корпуса Успенского монастыря. Прошу дать инструкцию на предмет дальнейших действий. Надлежит ли мне их расстрелять или повесить? Напоминаю господину Верховному Правителю, что при наличии в каждой роте всего лишь шестидесяти штыков изыскивать караульные команды полагаю затруднительным. В данный момент вынужден выставлять дозоры из числа городской милиции. Прошу Вас прислать подкрепление. К сему — командующий ротой лейб-гвардии Преображенского полка прапорщик Рогозин».

«Совсем плохи дела у бунтовщиков, ежели гвардейскими ротами командуют прапорщики, — развеселился Клеопин, прочитав рапорт. — И что это за власть такая, если ротный напрямую обращается к самому главному «временному»? А городская «милиция» на караулах? Превосходно!»