Кровные сестры

– Я работаю преподавателем рисования в тюрьме… – начала я.

Глаза Робина расширились:

– Как решительно с твоей стороны!

Ох, не то слово…

– Недавно там кое-что произошло. Погиб человек.

– Сочувствую, – сказал он. Равнодушное слово, которое мы роняем, если скончался знакомый знакомых.

Я подалась вперед:

– Одним из моих учеников оказался Криспин Райт. Он и убил этого несчастного.

Так-то лучше – Робин изменился в лице.

– Я его не узнала, у него теперь совсем другая внешность… – нервно зачастила я. – Меня отстранили до окончания расследования. Вообще в тюрьме запрещается работать тем, у кого есть знакомые среди заключенных… – Я замолчала и подалась еще ближе: – Слушай, а тебе можно меня представлять, учитывая наше знакомство?

– Да, при условии отсутствия конфликта интересов.

– Конфликта, насколько я понимаю, нет.

Во взгляде Робина появился холодок, будто он знал, что я сказала не все. В горле пересохло, и я с трудом выговорила:

– Криспин, вернее, Мартин, как он себя называл, обвинил меня в том, что я подстроила тот несчастный случай.

Я замолчала, готовясь изложить Робину отрепетированную ложь.

Глава 53 Эли

Сентябрь 2001 г.

Китти выписали из реабилитационного отделения – больше ей там ничем помочь не могли – и перевели в дом инвалидов. Она по-прежнему не говорит ни слова. Постепенно я начала успокаиваться – может, моя тайна и не раскроется.

Это не все новости: Дэвид ушел от мамы и переехал в Лондон. Мне бы ликовать – сколько лет я мечтала, чтобы мы с мамой снова остались вдвоем! Но без Дэвида мама была грустная и одинокая.

– Трагедии либо сплачивают супругов, – всхлипывая, говорила она, – либо разводят.

Нам предстояло набраться мужества и разобраться в комнате Китти.

– Как она ненавидела, когда я прибиралась, – печально сказала мама. – Говорила, я все сложила не на те места.

Тогда-то я и нашла свой пропавший конспект по истории. Он лежал в стопке книг на полу.

– Я так и знала, что это она спрятала! – воскликнула я.

Теперь, конечно, уже поздно, но мне важно было кое-что расставить по своим местам.

Мама потерла глаза – она не высыпалась с самой аварии. Я часто видела, как ночами она бродит по дому. Я тоже плохо спала.

– Нет, дорогая, это моя вина. Я уносила твои учебники к Китти, чтобы пропылесосить твою комнату. Мне казалось, я все вернула на место, но конспект, видимо, проглядела. Прости меня.

Я проглотила желчь, поднявшуюся к горлу.

– Когда это было?

– Когда ты экзамены сдавала. Дэвид все бурчал, какой беспорядок у тебя в комнате… – мама всхлипнула. – Подумать только, я считала это важным…

Я просто онемела. Мне хотелось заорать: «Я же тебя спрашивала, видела ты тетрадь или нет!» Но какой смысл? Прошлого не вернешь.

Однако знай я, что сестра не крала конспект, я бы злилась меньше. Китти могла остаться здоровой, и Ванесса была бы жива…

Я еще не пришла в себя, когда мама протянула мне руку, сказав:

– Вот, возьми.

– Что взять?

– Ее медальон. Пусть он напоминает тебе о сестре.

Медальон, который Китти отказалась одолжить мне на вечеринку… Холодный металл на шее странно успокаивал: казалось, Китти где-то рядом. Одновременно испытала и злорадное удовлетворение: Китти пришла бы в ярость, узнав, что я ношу ее украшение.

В столе мне попались краски Китти. А вечером того же дня я открыла бирюзовый тюбик и начала рисовать. Эту кисть держала сестра; моя рука двигалась по листу, словно ею водила Китти. «Видишь, – будто говорила она, – у тебя тоже получается. А ты корпела над своими дурацкими книгами и ничего не замечала».

Первые попытки сильно напоминали мазню, однако занятие, не нагружавшее голову фактами и датами, казалось целительным после нескольких мучительных месяцев.

«Продолжай, – неслышно говорила Китти. – Видишь вон за окном, как свет проходит сквозь листву? В тени клади краску гуще, вот так. Теперь добавь темно-зеленого на верхнюю сторону листка – листья же не одного цвета со всех сторон! Они, как ты и я, единство противоположностей. Пусть цвета смешиваются друг с другом. В этом прелесть акварели – никогда не знаешь, что получится».

Можно было подумать, что сестра по доброй воле передает мне свой талант с помощью телепатии.

Через несколько дней я решила открыться маме. Я не хотела ее расстраивать, но иначе было нельзя.

– Я приняла решение насчет университета, – сказала я. – Я не буду поступать. Ни сейчас, ни потом.

– Но ведь в Йоркском тебе дают отсрочку на год!

– Знаю, но я больше не хочу изучать историю. Она слишком… фактична, а я сейчас не могу мыслить связно, да и ты тоже. Я пойду в художественный колледж.

– Ты же не умеешь рисовать! Это у Китти способности…

Были.

– Я ходила в нашу школу, – продолжала я. Руки у меня дрожали. – Показывала учительнице свое портфолио – ну, несколько рисунков. Она сказала, этого достаточно, чтобы поступить на отделение изобразительного искусства.

– Ты уверена?

– Да.

– Может, ты и права. – Мама тяжело опустилась за кухонный стол. – Возможно, нам всем нужно что-то менять.

Тогда-то меня и осенило:

– Раз у нас зашел такой разговор, я больше не хочу быть Эли. Пусть я буду Элисон Бейкер.