Квартира Мариуки скрывалась в полуподвале шестиэтажного дома. К ней вёл бетонный коридор, узкий и тёмный, скрывающий ещё несколько дверей в служебные помещения. В одном из них стояли мусорные баки, почти всегда полные, хотя опорожняли их раз в шесть дней, и в квартире всё время стоял тонкий аромат разложения. Чтобы перебить его, Мариука постоянно жгла благовония. Их пряный запах пропитал, казалось, даже стены жилища, но Джей очень быстро к нему привык, как привык с самой квартире и её обитательницам. По мере сил он помогал Мариуке с уборкой и готовкой.
Готовила Мариука божественно. Джей, соскучившийся по домашней еде, с аппетитом уплетал всё, что она предлагала, а женщина только посмеивалась, глядя, как он ест.
– Такому тощему парнишке надо есть за двоих, – говорила она каждый раз.
То же самое ему, бывало, говорили медсёстры в больнице – кто-то шутливо и с улыбкой, кто-то раздражённо, когда не получалось найти вену на слишком худом предплечье. Его отец был таким же, костлявым и сутулым, с длинными неловкими руками, которые не могли пришить пуговицу или поджарить яйца так, чтобы те не сгорели, превратившись в угольки, не могли забить гвоздь, не попав по пальцам. Зато эти руки умели играть на гитаре. Руки его матери отвешивали Джею крепкие подзатыльники, и они же ласкали его сразу после этого, пока мама в раскаянии осыпала его лицо поцелуями. Её руки умели и шить, и готовить, но и то и другое делали нечасто.
Руки Джея не могли даже строку в школьной тетради ровно написать; буквы плясали на строке, слишком большие или слишком маленькие. Неуклюжий, он разбил не одну тарелку, пытаясь вымыть посуду. Лизбет закатывала глаза, а Мариука была убеждена, что он бьёт тарелки именно потому, что боится их разбить, и что это пройдёт, но разбил тарелку он и на этот раз.
Покрытая мыльной пеной, она выскользнула у него из рук и раскололась на части с оглушительным звуком. Джею показалось, что сейчас с таким же звуком и его голова разлетится на куски: боль была невероятна. В глазах потемнело.
Из гостиной прибежала Мариука. Джей опустился на пол, еле сдерживая стон. Она схватила его за плечи, заглядывая в лицо:
– Что? Что такое?
Джей чувствовал, как стекает что-то тёплое по подбородку. Мариука ахнула, отшатнувшись. Джей задрожал от боли, стоя на четвереньках. Он опустил голову; по кафелю растеклись кровавые капли, неправдоподобно-алые, как в кино.
Кровь переполняла рот, текла из носа; Джей задыхался. От запаха железа и солёного привкуса подкатывала к горлу тошнота.
Он не заметил, когда пришла Лизбет, почти не чувствовал холодного прикосновения влажного полотенца, что Мариука прикладывала к его лицу. Глотка казалась распухшей, язык и губы не слушались. Казалось, кто-то выворачивает ему нижнюю челюсть, выдёргивая зубы, срывая мышцы с костей. Женщины перенесли его в гостиную и уложили на диван.
Джей взвыл, цепляясь пальцами за его спинку.
– Дыши глубже, – сказала Лизбет.
Её рука легла ему на голову, повернув её на бок, вторая опустилась на грудь, придавливая к дивану, не давая метаться. В этот момент Джея снова согнуло приступом боли, он захрипел. Ли сорвалась на крик:
– Дыши, бестолочь!
Он пытался. Лёгкие словно окаменели, а сам воздух налился тяжестью, стал липким и густым, и с трудом проходил в горло. Джей хватал его ртом, как выброшенная на берег рыбёшка. Когда он потерял сознание, забытьё было таким же мутным и болезненным, как в тот день, когда он впервые оказался в этом доме.
Комнату затапливал мягкий сумрак. Приподнявшись на локтях, Джей огляделся, а потом встал. Входная дверь была открыта нараспашку. Он вышел из квартиры, поднялся по ступеням и оказался на трассе.
В отдалении лежал перевёрнутый автомобиль. Одно колесо продолжало медленно вращаться. Джей медленно обошел машину, стараясь особенно не приглядываться к человеку, что наполовину выпал из двери и нескладной кучей лежал на асфальте. Чуть дальше на дороге обнаружилось ещё одно тело. Джей знал, что оно будет там, но всё равно ускорил шаг, надеясь успеть хотя бы теперь.
Женщина не двигалась, хоть и была ещё жива – её грудь тяжело вздымалась, но после каждого вздоха лужа крови под ней становилась немного больше. Кудрявые волосы разметались вокруг головы, несколько тёмных прядей прилипли ко лбу, рассечённому над левой бровью страшным порезом. Джей лёг на землю, глядя в бледно-голубые глаза напротив. Женщина несколько долгих мгновений смотрела на него. Её губы дрогнули, она хотела сказать что-то, но не издала и звука. Из уголка рта вытекла тягучая бордовая капля. Джей не уловил момента, когда дыхание его матери оборвалось, но видел, как стекленеет её взгляд. Он снова опоздал.
Он лежал с закрытыми глазами, прислушивался к себе, ожидая возвращения боли, но она, казалось, притаилась в глубине организма; он ощущал её присутствие – будто бы сами кости ныли.
Джей открыл глаза.