— Пардон, — сказал телеграфист — я ухожу скоро.
— Ничего, — сказал Забежкин, — я на секундочку. Я как сосед ваш по комнате, и, так сказать, под одним уважаемым крылом Домны Павловны почел долгом рекомендоваться и представиться: сосед и бывший коллежский регистратор Забежкин.
— Ага, — сказал телеграфист, — ладно.
— И как сосед, — продолжал Забежкин, — считаю своим долгом по кавказскому обычаю подарок преподнесть, — сапожки. Вот.
— Сапоги? За что же, помилуйте, сапоги? — спросил телеграфист, любуясь сапогами. — Мне даже напротив того — неловко, уважаемый сосед. Я не могу так…
— Ей богу, возьмите, уважаемый сосед.
— Разве что по кавказскому обычаю, — сказал телеграфист, примеряя сапоги. — А вы позвольте узнать, уважаемый сосед, изволили на Кавказ путешествовать? Горы наверное? Эльборус чорт знает какой? Нравы? Туда и депеша, уважаемый сосед, на другой только день приходила.
— Нет, — сказал Забежкин, — это не я-с. Это Иван Нажмудинович на Кавказ ездил. Он даже в Нахичевани был.
Еще Забежкин хотел рассказать про кавказские нравы, но вдруг сказал:
— Батюшка, уважаемый товарищ, молодой человек! Вот я сейчас на колени опущусь…
И Забежкин встал на колени. Телеграфист испугался и раскрыл рот.
— Батюшка, молодой человек, бейте меня. Бейте, уничижайте! До боли прошу, до боли бейте.
Телеграфист испугался еще больше и, думая, что Забежкин хочет его бить, оттолкнул его.
— Так, — сказал Забежкин, падая и вставая снова, — спасибо. Осчастливили. Слезы у меня текут… Дрожу и решенья жду — с'езжайте с квартиры, голубчик, уважаемый товарищ.
— Как же так? — спросил телеграфист, закрывая рот, — странные ваши шутки.
— Шутки! Драгоценное это слово — шутки. Батюшка, уважаемый сосед, вам с Домной Павловной баловство и шутки, а мне жизнь настоящая… Вот до пупа перед вами заголился… С'езжайте с квартиры. В четверг же с'езжайте. Остатний раз прошу. Плохо будет.
— Мне до самой смерти плохо не будет, — сказал телеграфист, — а если вам приспичило… Да нет, странные шутки, молодой человек. Мне итти нужно. Не задерживайте.
— Батюшка, я еще чем-нибудь попрошу… Дрожу и рыдаю.
— Не могу-с. Да вы хорошенько попросите. Ведь это же расход и прочее… Я люблю, когда меня попросят.
Забежкин бросился в свою комнату и через минуту вернулся.
— Вот, — сказал он, задыхаясь, — сапоги. И шнурки к ним запасные.
Телеграфист примерил сапоги и сказал:
— Жмут. Ну да ладно. Дайте срок — с'еду. Чорт с вами. Только странные шутки, право.
Забежкин прошел в свою комнату и присел у окна.
Забежкин на службу не пошел.
С куском хлеба он пробрался в сарай и сел перед козой на корячки.
— Готово, Машка. Шабаш. Убрал телеграфиста. Кобенился он и сопротивлялся, ну да ничего. Сапоги ему, Машка, отдал. Теперь что ж? Теперь, Машка, Домна Павловна осталась. Тут главное на чувства рассчитывать нужно. На эстетику. Розу сейчас куплю. Вот, скажу, вам роза — нюхайте. Завтра куплю, а нынче я, Машка, запарился. Ну, ну, нету больше.
Забежкин прошел в комнату и лег на кровать.
Розу он купить не успел — Домна Павловна пришла к нему раньше.
Она сказала:
— Ты что ж это сапогами-то даришься? Ты к чему это сапоги телеграфисту отдал?
— Подарил, Домна Павловна. Очень уж он хороший человек. Чего ж, думаю, ему не подарить?
— Этот телеграфист-то хороший человек? — спросила Домна Павловна. — Неделю, подлец, живет и до свидания. Это он-то хороший человек, отвечай, если спрашиваю.
— А я думал…
— Чего ты думал? Чего ты, разява, думал?
— Я думал, Домна Павловна, что он и вам очень нравится. Вы с ним завсегда хохочите.
— Это он-то мне нравится? — Домна Павловна всплеснула руками. — Этот-то субчик-то мне нравится? Да он цельные сутки билльярды гоняет, а после со шлюхами. Ну и врать ты… Да он, прохвост этакий, при наружности своей любую тонконогую возьмет, а не меня. На меня он, прохвост, и не взглянет, вот это какой гад… Уезжаю, говорит.
— Домна Павловна, — сказал Забежкин, прикладывая руки к груди, — про тонконогую до чего это верно, так и слов нету… Это такой человек, Домна Павловна… Да он давеча заврался: люблю, говорит, чтоб нога была тонкая, а на полненькую и внимания не обращу. Ведь это он, Домна Павловна, на вас намекает.
— Ну? — спросила Домна Павловна.
— Ей богу. Он, Домна Павловна, такую возьмет, ей богу правда — уколоться об локоть можно, а он и рад, гадина… А я вот, Домна Павловна, я на крупную фигуру всегда обращу свое внимание. Я, Домна Павловна, увлекаюсь такими фигурами, как у вас.
— Ври еще.
— Нет, Домна Павловна, мне врать нельзя. Вы для меня очень превосходная дама. И для многих тоже. Ко мне, помните, Домна Павловна, человек заходил. Тот очень даже заинтересовался. Это, спрашивает, кто же такая гранд-дам интересная?
— Ну? — спросила Домна Павловна, — так и сказал?
— Так и сказал, дай бог ему здоровья. Это, говорит, не актриса ли Люком?
Домна Павловна села рядом с Забежкиным.
— Да это какой же приходил? Это не тот ли рыжий и угри на носу?
— Тот, Домна Павловна, тот самый, дай бог ему здоровья.