Круг. Альманах артели писателей, книга 6

1857 г. 5(17) мая. Париж.

Париж, 17 Мая 1857.

Мнѣ здѣсь видно суждено получать ваши письма долго спустя послѣ того, как они написаны. На дняхъ я получилъ Ваше письмо, писанное вами въ Неаполь. Спасибо вамъ за него — я его сейчас перечелъ, и на меня повѣяло какимъ-то тепломъ, вы не без участья думали обо мнѣ, когда его писали. По принятой мною съ вами системѣ даю опять себѣ свободу говорить, что думается, не заботясь, что из того выйдет, и не подшибая крыльев у чувства или мысли поминутной оглядкой. Не дивитесь, если не будет наружной связи (зачѣмъ тратить время — вѣдь не для печати), если от спѣшности дурно выражу, все таки вы поймете. Вы грустны, у васъ, кажется, хандра. Хандра и грусть у человѣка въ вашемъ положеніи, мнѣ кажется, может быть только, когда у него нѣт цѣли въ жизни. Ближайшая цѣль трудъ, у вас есть, но цѣль труда? Хорошо ли, искренно ли сердечно ли (а не умозрительно только, не головою) убѣжденьі Вы, что цѣль и смыслъ жизни любовь? (в широком смыслѣ). Без нея нѣт ключа ни к собственному существованию, ни къ сущ[ествованію] другихъ, и ею только объясняется, что самоубийства не сдѣлались ежедневным явленіемъ. По мѣрѣ того, какъ живешь — умиляясь, свѣтлѣешь и охлаждаешься, мысль о безцѣльности жизни начинает томить, тут дѣлаешь посылку к другимъ — и они вѣроятно (т. е. люди в настоящемъ смыслѣ) чувствуют то ж — жаль становится их — и вот является любовь. Человѣкъ брошен въ жизнь загадкой для самого себя, каждый день его приближает к уничтоженію — страшнаго и обиднаго въ этомъ много! На этомъ одномъ можно съ ума сойти. Но вот вы замѣчаете, что другому (или другимъ) нужны вы — и жизнь вдруг получает смыслъ, и человѣк уже не чувствует той сиротливости, обидной своей ненужности, и так круговая порука. Все это я выразилъ очень плохо и мелко — что-то не пишется — но авось вы ухватите зерно. Человѣкъ созданъ быть опорой другому, потому что ему самому нужна опора. Разсматривайте себя какъ единицу — и вы придете въ отчаяніе. Вот основаніе хандры въ порядочномъ человѣкѣ — думайте, что и съ другими происходит то же самое и спѣшите имъ на помощь. Ах, как что-то выходит неясно, нет, я не способен сегодня писать, мнѣ жаль моей мысли, так бѣдно я ее поймалъ словомъ. Изорвать хочется — чувствую тоскливость, которую вы вѣрно знаете — хочется сказать, а не сказывается. Что вы въ этом случаѣ дѣлаете? Бросаете работу или нудите и пытаете себя? Бывало я былъ к себѣ неумолимъ и просиживалъ ночи за пятью строками. Из того времени я вынесъ убѣжденіе, что нѣт такой мысли, которую человѣк не могъ бы себя заставить выразить ясно и убѣдительно для другаго, и всегда досадую, когда встрѣчаю фразу «нѣт словъ выразить» и т. п. Вздор! Слово всегда есть, да умъ наш лѣнивъ, да еще вот что: надо имѣть вѣры въ ум и проницательность другаго по крайней мѣрѣ столько же, сколько в собственные. Недостаток этой вѣры иногда безсознательно мѣшает писателю высказываться и заставляетъ откидывать вещи очень глубокія, чему лѣнь, разумѣется, потворствует.

Скажу нѣсколько словъ о себѣ и о Тургеневѣ. Я кормлю и лечу себя — вот главная моя теперь забота. Гоню дурныя мысли и поперемѣнно чувствую себя то хорошимъ человѣкомъ, то очень дряннымъ. В первомъ состояніи мнѣ легко — я стою выше тѣхъ обид жизни, тѣх кровных уязвленій, которымъ подверглось мое самолюбіе, охотно и искренно прощаю, кротко мирюсь съ мыслью о невозможности личнаго счастья; во второмъ, я мученикъ, и мученик, недостойный сожалѣнія, начиная съ моего собственнаго, от мелкой раздражительности до готовности воткнуть ножъ въ свое или другое чье-нибудь горло — я все переживаю. Легко сказать — зачѣмъ же это? Хуже всего человѣку, когда у него нѣт силъ ни подняться, ни совершенно упасть! Я, кажется, въ этомъ положеніи, но злость приходит все рѣже, рѣже — если въ ней нѣт законности — она уляжется, но — по мнѣ надо сдѣлаться очень, очень хорошимъ человѣкомъ, чтоб многое въ прошедшемъ меня не замучило или не привело к чему нибудь дикому. Дѣлать ничего не могу, нѣт спокойствія и душевной свободы.

Тургеневъ просвѣтлѣлъ, что Вамъ будет пріятно узнать. Болѣзнь его не мучить, другія дѣла, важныя для него идутъ должно быть хорошо. Я так его люблю, что когда об немъ заговорю, то всегда чувствую желаніе похвалить его как-нибудь, а бывало — когда-нибудь разскажу вамъ исторію моих внутреннихъ отношеній к нему. Теперь усталъ. На дняхъ мы как то заговорили о любви — он мнѣ сказалъ «я так и теперь еще, через 15 лет, люблю эту женщину, что готовъ по ея приказанію плясать на крышѣ, нагишомъ, выкрашенный жолтой краской!» Это было сказано так невзначай и искренно, что у меня любви к нему прибавилось. Прощайте, ясный соколъ (не знаю сказывалъ ли я вамъ, что мысленно иначе вас не называю). Напишите (я пробуду здѣсь до 15 іюня). Не ставьте себѣ въ обязанность писать мнѣ много и затемъ не затягивайте письма, напишите два слова, а много напишете, как охота придет.

Некрасов.