Кругами рая

Кружение, однако, было недолгим. Сначала Алексей услышал слабый шум водопада, а вскоре стали видны и первые домики поселка. У одного из них на пеньке сидела девочка и, растянув между колен малиновую фланель, аккуратно раскладывала монеты. Заметно было, что ее интересовали не столько стоимость каждой монетки, сколько их цвет и размер. Алексей узнал Ксюшу.

Калитка была открыта, он подошел к девочке и протянул ей куст только что сорванного вереска.

– Благодарю вас, – сказала Ксюша, жестко картавя, и впервые, кажется, при нем улыбнулась. – Это такой красивый подарок. Я сейчас в банку поставлю. А корень можно подрезать? Какой корень! Как у дерева.

– Что это за монетки? – спросил Алексей.

– Это приданое. – Ксюша немного смутилась.

– Вы собираетесь замуж?

– Ну, не сейчас еще, конечно. Но все же рано или поздно. Вот и приданое уже будет, на всякие там подушки и прочее, по хозяйству.

Она завязала монетки в узелок и вместе с тюбетейкой положила его на табуретку, где лежали книжки. Это были «Тайная жизнь Сальвадора Дали» и томик Карнеги.

«Что-то тут не так, – подумал Алексей. – Либо мама – дура, либо девочка – гений, а может, обе не в себе».

Он не понимал детей и не умел с ними разговаривать. Тут же еще, конечно, случай особый.

Алексей что-то читал об этом. Еще во времена Карла Линнея, кажется, появилось выражение «дикие дети». Многие родители, не находя контакта со своими детьми, решали, что им подменили ребенка в роддоме. Было даже несколько процессов, в которых родительство было, конечно, доказано.

Одни психиатры считали это болезнью, другие – особым вариантом характера. Как выяснилось, многие гениальные люди были аутистами.

Одно время педагоги искали объяснение детской неконтактности в поведении родителей. Те якобы были склонны скорее понять ребенка, чем сопереживать вместе с ним (Алексей невольно вспомнил об отце – тут они с Ксюшей были как родные). Такой упрек был в духе времени, которое, впрочем, спустя сколько-то поколений снова опамятовалось и ополчилось уже на сентиментальное воспитание.

Теорию о холодности отвергли, но родители остались несчастны, хотя вина с них и была снята. Теперь стали обсуждать мозговые причины, винить наследственность, ссылаться на возможную родовую травму или врожденный порок сердца, но к определенному выводу так, кажется, и не пришли.

Ксюша вернулась с банкой, в которой куст смотрелся великолепно. Она поставила банку у ног.

– Мой кипарис! – сказала она.

– Это вереск. Тоже красиво.

– Нет. А будет кипарис.

Смешно признаться, но это задело Алексея. В Ксюшиной выдумке, притворяющейся фантазией, была ненатуральность театра, в котором договорное погружение в условность настоящим театралам и представляется верхом искусства, а в нем всегда вызывало чувство легкого оскорбления. Вереск сам по себе был неинтересен Ксюше, пока она не назначила его на роль неведомого ей кипариса в том спектакле, который был ее жизнью. Что же тогда была ее жизнь и какая роль в этом конкретном случае была отведена ему? Должны ведь были по правилам и ему роль выделить. Или он еще не принят?

Ксюша задрала штанину, наклонилась и сказала:

– Смотри, какой у нас кипарис!

Алексей ничего не понял, кроме того, что догадка его была верна: про него забыли. Девочка несколько раз ткнула пальцем в носок, где было вышито какое-то насекомое.

– Это моя блоха, – сказала она. – Я зову ее Масяня. Мы с ней вместе и читаем, и все такое.

На глаза Алексея сами собой навернулись слезы. Отцовская наследственность, будь она проклята!

– Мама дома?

– У нее на кухне шурум-бурум, – ответила Ксюша. – Вечером гости.

– Ну и ладно. Я пойду.

– Она сейчас совсем сумасшедшая. А вы к нам вечером придете?

– Обязательно.

Алексей резко повернулся и вышел на дорогу. Говорят, такие дети не переносят прямого взгляда. Как и собаки. Или собаки наоборот?

* * *

В доме было прохладно, но Алексей, переложив на стул кассету с фильмом Алана Паркера «Стена» и даже не протянув руку к пледу, бросился на тахту с намерением тут же уйти в сон. Это, однако, ему не удалось. В мозгу стали выныривать какие-то бессмысленные картинки.

Вдруг появилась Марина. Она тащила за собой упирающуюся Ксюшу. Голова Марины была повязана белым в

красных цветах платком, Ксюша, с распущенными волосами, пыталась вынуть пальцем глаз и показать его маме на ладони в качестве доказательства чего-то. Шли, вероятно, из бани, обе распаренные. Марина упрекала голосом чужой женщины:

– Ты мне, Ксюша, уже надоела. «Пойдем, пойдем…» Подумаешь, прынцесса! Причешись! Утомилась она…

Сон не шел. Заглянул еще давешний сумасшедший, хотел пощупать его пульс, как щупал до этого листья.

В домике, как и в поселке, было тихо. Наверное, у всех «академиков» наступил час послеобеденного отдыха. Только птицы не отдыхали, с шумом вылетали из кустов и издалека на всю округу сообщали друг другу что-то срочное. Осмыслить эти звуки Алексею было уже не под силу. Он уснул.

Глава девятая

ПО ПУТИ В ГОСТИ АЛЕКСЕЙ ДУМАЕТ О ТАНЕ. РАЗГОВОР СО СТАРИКАМИ И МАРИНОЙ О ШТАТНОМ РАСПИСАНИИ РАЯ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ХОРОВЫМ ПЕНИЕМ, В КОТОРОМ АЛЕКСЕЙ НЕ УЧАСТВУЕТ