Кругами рая

Алексей беззастенчиво принялся за остатки хряпы. Он помогал себе обветренным кусочком хлеба и спрашивал:

– А холодной телятинки не осталось? Хм!.. Странно, странно.

– Мы тут, представьте себе, о рае говорим, – сказал слегка захмелевший детский фольклорист.

«Утром – об аде, вечером – о рае, – подумал Алексей.

– Какой-то старческий перебор».

– То есть буквально о рае, – продолжал будто услышавший его Рудницкий.

– Ну, буквально… – сказал Алексей. – Это интересно.

По уважительной причине он мог не слишком напрягаться, непрерывно изображая на лице доброжелательность и любопытство.

– Да что же тут интересного? – вдруг воскликнул старичок. – Вот Мариночка по доброте своей считает, что я со дня на день окажусь в раю.

Алексей бросил укоряющий взгляд на добрую Марину, но продолжал есть. Повторил, однако:

– Интересно. Только зачем же так торопиться?

– Бросьте вы, Алексей! – Голос у Рудницого был высокий и напористый, как у первомайской свистульки. С таким голосом было, вероятно, удобно скандалить. – Вы думаете, что все мы, старики, немного того. Все старушки до смерти боятся сексуального насилия, а все деды озабочены глобальным потеплением и не без удовольствия рассматривают карту «Мир без ледников», мечтая, что еще успеют повидать затопление Нью-Йорка, Петербурга и Токио.

– Николай Федорович, вы веселый человек. Детский фольклор способствует здоровью?

– А вот это верно. И кроме шуток. Так вот. Мариночка посылает меня в рай, а я не хочу! Человеку нужно новое. Нужно работать. И нужно как-то отличаться. А в раю что? Там все равны – и Дмитрий Сергеевич Лихачев, и первобытный крестьянин.

– Будете собирать в раю тамошний фольклор, – попыталась утешить Марина.

– Нет там такой работы, – сокрушенно сказал Рудницкий.

– Ну, штатного расписания, допустим, никто из нас не видел, – заметил Алексей. Старик был забавный.

– Но память! Ведь останется же память, – не унималась Марина.

– А склероз?.. – вызывающе сказал Рудницкий.

Наталья Сергеевна в очередной раз прикурила от свечи.

Лицо ее рдело, глаза светились то ли от огня, то ли от выпитого ликера. Губы Натальи Сергеевны почти не раскрывались, что производило эффект чревовещания и делало речь ее еще более внушительной.

– Марина, память – одно из самых смешных заблуждений молодости. Ни с чем пришли, ни с чем и уйдем.

– Ну, Наталья Сергеевна, у вас-то была такая богатая жизнь. Столько знаменитых друзей и знакомых.

– Я же ничего не помню! С Улановой мы вместе танцевали. И все.

– А Ахматова?

– Шли как-то с ней от Фонтанки до Плеханова, она говорит: «Наташенька, как же они посмели меня, старую женщину, назвать блудницей?» Конец мемуаров.

– Ну, Анна Андреевна все же была женщиной энергичной, – свистулькой вернулся в разговор супруг. – Хотя однажды открыла мне в халате, без зубов – какая там царственность! Но это я сам был виноват – пришел без звонка. Застать женщину врасплох – последнее дело! То есть, бывает, буквально последнее. А так-то, в молодости… Поехала с Гумилевым на медовый месяц в Париж и тут же завела роман с Модильяни.

– Николай, не тебе это обсуждать! – строго оборвала Рудницкого Наталья Сергеевна.

– Наташенька, мы же просто разговариваем, – сказал академик и погладил на пальце жены золотое колечко. Алексей вспомнил, как при нем пожилая женщина принесла однажды в переплавку кольцо. Мастер сделал замер пальца – семнадцать. «А было шестнадцать». – «Что ж, сударыня, пальцы с годами не худеют».

– Так что вот вам мой отказ. Тем более что нам с женой и здесь хорошо, и никуда мы не торопимся, и никуда переселяться не собираемся.

– Давайте выпьем за вас! – сказала Марина.

– А что ж, давайте! – обрадовался старик. – У нас к тому же с Наташей на днях годовщина свадьбы.

– Ой, как здорово! За вас.

– За вас, – сказал Алексей, чокаясь.

Из-за высоких кустов выплыла прозрачная луна. Точно надувной шарик, она стала плавно подниматься в высоту, наделяя даже шишки и сосновые иголки на земле собственной тенью. Каждая вещь под ее светом казалась теперь серебряной драгоценностью, у каждой появился возраст и история. И мир вокруг выглядел значительным, торжественным даже, в душе возникло почти забытое ощущение бесконечности; казалось, продлись этот покой еще мгновенье – и мысль о бесконечности можно будет ухватить, запомнить, что-то важное разрешится и жизнь тогда станет совсем иной. Так во время игры наблюдаешь замедленный полет мяча, который должен приземлиться в цель. Но кем был послан этот мяч и в какую цель он метил? Может быть, сидящим напротив него супругам это известно? Иначе отчего им так хорошо друг с другом?

Алексей и сам, если спросить себя честно, не смог бы отделить, что в нем напитано литературой, а что принадлежит лично ему. Поддается ли это вообще какому-либо химическому разделению в человеке читающем? Но он вдруг действительно увидел все вокруг глазами луны, не упуская при этом ни одной подробности. Вот повадка Творца. Он еще и отделкой занимался! Хотя, по совести говоря, хватило бы с лихвой и общего плана.

– Спойте что-нибудь, – попросила Марина.