Кругами рая

Марина ушла провожать стариков. Алексей налил себе кипятку из теплого еще самовара, взял конфету и стал запивать ее водой. Потом закурил, за сегодняшний день вторую сигарету, и именно по тому, что это была всего лишь вторая, окончательно понял, что он в безопасности и его курортная, бездумно-растительная и нечеловечески здоровая жизнь действительно началась.

Он чувствовал себя уже почти свободным от образа, в котором пребывал последний год, от всех этих ненатурально эйфорических отношений с талантливыми алкоголиками, друзьями-продюсерами, вороватыми жуирами и девицами, помешанными на гороскопах и каланетике. Все они подкармливали свои миражные видения и драмы, которым отдавались безоглядно. Самые никчемные видели себя персонажами Достоевского и с удовольствием анализировали клинику своей жизни.

Сейчас Алексей чувствовал себя почти счастливым, как человек, по недоразумению попавший в сумасшедший дом и благополучно сбежавший. Он тешил себя мыслью, что в этом поселке безобидных чревовещателей, сошедших с дистанции академиков, детей и прочих потребителей целебной воды он успокоится. В нем возникло ощущение не только безопасности, но и уверенности в безличной доброжелательности окружающего. Так почувствовал он себя однажды в Англии, когда узнал о существовании там госпиталей для ежей, которые пострадали ночью от автомобилистов.

Вдруг справа от Алексея что-то пролетело, просвистело и с легким шумом упало в траву за оградой. В нештатных ситуациях его четкости мешало воображение. В кустах сзади послышалась возня.

Скамейка была врыта близко от стола. Алексей развернулся, кромка доски врезалась в ребра, перед глазами поплыли световые круги с лиловыми переливами. Затем в листве проступило белое одеяние призрака.

Ирония и чувство реальности не срабатывали. Алексей так и подумал, что это призрак. Сантиметрах в двадцати над одеянием светилась, покачиваясь, зеленоватая змейка или, быть может, толстая фосфоресцирующая гусеница.

Детский страх охватил Алексея. Куст откликнулся шипением.

Немота потрафляет видению, конечно. А заговорить – значит признать его реальность. Алексей был в нерешительности, то есть отчасти парализован.

Но тут, к его радости, между змейкой и балахоном призрака проступило лицо Ксюши.

– Ксюша! – шепотом позвал Алексей.

Девочка вышла из куста. Распущенные волосы ее лежали на плечах. Тонкий нос отбросил на лицо тень и украл часть щеки. Глаза светились. В руках Ксюша держала детский лук. Она сейчас была хороша со своими гневно раздутыми ноздрями, вытянутым луком и узкими плечиками.

– Вы – Диана? – спросил он, не решаясь еще, несмотря на путаную иронию, перейти с шепота на голос.

Девочка не слышала его. Да и не видела, кажется. На лице ее замерла улыбка, похожая на те, какие сон посылает человеку из своих пристальных, мотыльковых сфер.

Страх вернулся, но совсем не детский. Девочка была лунатиком.

– Это я в вас стреляла, – потрясая громким голосом ночную тишину, сказала Ксюша.

– Зачем? – громко наконец спросил он. – А если бы мне было больно?

– Нет, – ответила девочка. – Только страшно. Стрелы с резиновыми присосками. Я в нашего кота Кузю ими стреляю. И ему не больно.

Ксюша объясняла свои действия обстоятельно, спокойно и при этом с каким-то азартом педанта.

– Я и заколку с фосфором специально спереди прицепила, чтобы напугать.

– Но ты меня действительно напугала.

– Правда? – девочка обрадовалась. – А почему вы меня назвали Дианой? Кто это? Я на нее похожа?

Ксюша вдруг изогнулась и бросила к Алексею свое лицо. Он едва успел отшатнуться. Соображая, что девочка слышала все же его вопрос про Диану, а значит, видела его, а значит, действовала сознательно, он не заметил, как в той произошла перемена. Сейчас близкие ее глаза были наполнены провокаторской злостью.

– Почему вы смотрите на меня?

Алексей не успел ответить. Длинная подростковая сорочка, мелькая пятками, исчезла в доме, из которого еще некоторое время слышался то ли смех, то ли всхлипы.

Когда Ксюша бросила к нему свое лицо, у Алексея мелькнула мысль о вампирах. Нелепое происшествие. А ведь она скорее всего хотела его поцеловать. Таким и приходят в голову всякие сумасбродства.

Тревога осталась в Алексее, но при этом и веселье, какое бывает после испуга. Хотелось припомнить, когда он последний раз чувствовал что-то подобное, но ничего не выходило. Дни его, как высохшие лимоны, давно стали маленькими и твердыми. Удобно для метания с трибун.