Кругами рая

Фонари, расточительно зажженные кем-то в эту пору, горели неаккуратно, будто во сне помаргивая и всхлипывая. Пейзаж напоминал цитату из старого бергмановского фильма, и сам Алексей перемещался по нему скачками, как на порванной кинопленке.

В дом к Марине он шел сейчас как бы по долгу перед сюжетом, который когда-то завершился. Сколько лет назад они познакомились? Четырнадцать или нет, пятнадцать. Чтобы сказать совсем точно, в прошлом веке.

В Марине, кстати, при ее лице ангела и арфическом голосе всегда было что-то стариннообразное. Это многие путали с красотой. Как-то старый грузин на улице сказал: «Она у вас такая красивая! На нее смотреть стыдно».

Но Алексей сейчас думал о Тане. Обещанного утром звонка не было. По мобильному абонент был недоступен. Естественно, время сейчас для них шло по-разному. Однако Алексей продолжал ревновать Таню к каждой минуте, проведенной без него, к каждому лицу, к тому, как она облизывает языком губы, к азарту общения, который не предполагал одиночества. Это придуманное ими вместе приключение побега, казалось, лишь свидетельствовало о том, что Тане незнакома тоска без него. Может быть, она и вообще не знает, что такое тосковать? Июню она несет кулек черешни, октябрю – букет листьев, в январе ловит языком снежинки, в танце она всем телом помогает музыке, а у разбитого колена малыша первой оказывается с душистым платочком. Жизнь Таня любила больше, чем кого-нибудь или что-нибудь в ней отдельно. А он любил эту жизнь в ней.

Заведомое неравноправие. Это и было точкой безумия. Он был скупым рыцарем, складывал впечатление к впечатлению, разговор к разговору, чтобы потом принести их Тане. На все смотрел только с одной мыслью: понравится ли, пригодится ли это Тане? Таня же в каждый момент жизни отдавала все и сразу. Процесс траты и наполнения, вопреки физике, был у нее одним и тем же. Любой мужчина мог впасть в невольное заблуждение, что именно к нему Таня относится особенно, поэтому и сама она всегда купалась в любви. Алексей иногда думал, что он тоже только эпизод, который Таня делает прекрасным невольно, из ничего, от собственного избытка.

Зачем он идет сейчас к Марине? Что должен чувствовать? Ему было заранее тошно от грядущих импровизаций.

Гости, дай бог, разошлись. Пусть это и «райское захолустье», и «тот свет», как описывала ему Таня, все же не хотелось ни любопытствующих глаз, ни лишних разговоров. Впрочем, встреча наедине, может быть, еще большее испытание.

* * *

Дом Марины Алексей нашел по единственному в поселке горящему окну. Застолье, как он и предполагал, распалось. Задержалась только семейная пара, жившая по соседству: Рудницкий и его жена, бывшая балерина, которая была знаменита тем, что танцевала с Улановой и каске у них были одного размера.

Наталья Сергеевна держала на отлете сигарету, вставленную в маленький мундштук. Сигарета то и дело гасла, и она прикуривала ее от свечки, пламя которой едва не касалось наклонившейся над столом облепихи. Марина всех быстро познакомила и налила в рюмки ликера:

– Надо, надо – новый гость пришел.