Круги Данте

В выборе наказаний и жертв было не больше ясности, потому что убитые не были выбраны, как казалось, в соответствии с дантовской схемой. Соединив это в терминах литературных и моральных, ― Данте не был готов ни в коем случае становиться на сторону таких жестоких убийц в реальном плане ― наиболее справедливое наказание было в истории Бальтазарра, поскольку в книге так казнили тех, кто сеял раздоры. А Кортиджани, как многие другие правящие семьи Флоренции, были виновны в частых городских распрях. Но в таком случае, по справедливости больше половины жителей города должны были терпеть такое же наказание, должен был появиться вооруженный демон с отточенной шпагой, чтобы делать на виновных разрез за разрезом, уничтожая следы несправедливости. Но в остальных случаях все было непонятно: может быть, у убийц была еще какая-то, неизвестная Данте информация, так что было трудно найти решение. Например, Доффо Карнесекки был подвергнут казни душ, битых дождем и градом и мучимых тремя собачьими пастями Цербера, но он вовсе не казался большим обжорой, чем остальные горожане. Было совсем непонятно с торговцем Пьеро Верначчиа, потому что в песке дантовского огня, где испарялись несчастные души, богохульники платили долги Господу. Это было серьезное обвинение. И, наконец, казалось практически невозможно найти ответы в случае с развратным Бертольдо де Корбинелли; он был наказан как прорицатели, которые в произведении Данте были повернуты головой назад, к спине, чтобы смотреть в обратном направлении, потому что они старались выдать себя за предсказателей будущего.

Отягощенный этой путаницей мыслей, не в состоянии найти логического объяснения происходящему, Данте откинул голову назад. Он хотел почувствовать воздух утра, обдувающий его лицо. Это всегда освежало его и приводило в порядок мысли.

Глава 26

Легкий стук в дверь прервал его беспокойные размышления. Дверь приоткрылась, из-за нее появилось улыбающееся лицо. С обыкновенной вежливостью кротким голосом он обратился к Данте:

― Мессер, разрешите?

Данте знаком разрешил ему войти и, когда тот переступил через порог, рассмотрел его. Слуга был пожилым, очень возможно, ловким в обслуживании, казался веселым и чрезвычайно вежливым. В его лице, испещренном морщинами, выделялись глубокие вертикальные складки, как у человека, который провел много лет весело, который всегда был в хорошем настроении и находил в нем спасение от суровой жизни. Он остановился посреди комнаты, глядя с симпатией на гостя слегка прищуренными глазами.

― Граф послал вам фрукты.

Он повернулся, сделал знак в темноту за полуоткрытую дверь, и в комнату вошли три юных пажа с подносами, наполненными фруктами, белым хлебом из хорошей муки и несколькими кувшинами с водой и вином. Они поставили свою ношу на другой стол и немедленно удалились, отвесив напоследок глубокие поклоны. Слуга же остался на месте; Данте, временно освобожденный от своих угнетающих скорбей, с интересом наблюдал эту смешную сцену. Человек с дружелюбной улыбкой так отличался от серьезных слуг, которые прислуживали ему в Вероне, что ситуация сама по себе вселяла в него доверие. Он увидел в послании еды нечто большее, чем гостеприимство графа. Это было решение избежать присутствия фальшивого уроженца Болоньи за столом наместника короля Роберта, избежать возможного любопытства домочадцев. Данте оказался кем-то вроде отшельника, живущего в роскоши. Но он не испытывал недовольства одиночеством и подобной ситуацией. Вот необходимость находиться в обществе флорентийцев, лицемерных врагов с притворной симпатией на ликующих лицах хозяев города, была бы для него невыносимой.

― Само собой разумеется, ― снова заговорил слуга, ― вы можете попросить что-нибудь другое, что пожелаете. Я с удовольствием буду служить вам.

― Прекрасно. Спасибо, ― ответил Данте с искренней благодарностью.

Однако человек все еще не уходил. Он оставался стоять, колеблясь, словно сомневался, сказать что-то или повернуться и уйти. Поэт решил помочь ему.

― Что-нибудь еще?

― Да, ― ответил он с широкой улыбкой и еще больше щуря глаза, так что они стали похожи на пару щелей. ― Я спрашиваю себя, если… важно ли для вас, чтобы я привел в порядок комнату, пока вы здесь находитесь.

Просьба вовсе не была обыкновенной и, конечно, нарушала все правила. В нормальных условиях поэт не изменял своему вдумчивому одиночеству, но здесь условия были явно ненормальными, и оставаться в компании с этим человеком казалось поэту куда приятнее, чем снова оказаться наедине со своими мыслями. Слуга направился прямо к кровати, которая терпела возбужденный сон Данте. По дороге он несколько раз споткнулся, пока не наткнулся на кровать.

― Вы должны извинить меня, ― произнес он, ― но мое зрение оставляет желать лучшего. Чтобы хоть что-то увидеть, мне нужно сильно щурить глаза, так что я становлюсь похожим на этих язычников из стран восходящего солнца.

Данте весело улыбнулся, услышав, как старый слуга объяснил свою близорукость.