Круги Магистра

— А Виталь? — Винтик говорил хрипло, потому что вначале он разревелся. Слезы прошли, осталась холодная злая тоска. А папа молчит или говорит мало и непонятно, угрюмо глядя в сторону. Или он тоже с этими?! Тошно и жутко от таких мыслей... Скорей бы завтра!

Насчет Виталя отец так и не ответил.

— Иди к матери, Инэ, пусть покормит. Это полезнее, чем такие вопросы.

Винтик пошел на кухню, чувствуя всей спиной, как хочется отцу вернуть его. «Папа, скажи, объясни, я пойму, я знаю, как ты дрался прежде...» Но ни слова не сказал отец.

Мама тоже молчала, в углах рта легли горькие складки. «Ей-то наверняка объяснил»,— совсем как маленький, обиделся Винтик. Он прихлебывал горячее молоко, отламывал мягкий, свежей выпечки, хлеб и не заметил, как за своими мыслями умял полбуханки. Мама даже улыбнулась невесело:

— Ну вот, всегда бы так!

Винтик поплелся к себе: на улицу все равно не выпустят. А в комнате что делать, в солдатики играть? В углу громоздились стены недостроенной береговой крепости на острове — половинке громадного арбуза, хорошо высушенной и заготовленной еще осенью. Какая там крепость!

Под окнами загудел мотор, так шумела легковушка из Ратуши, которую в особо торжественных случаях посылали за отцом. Винтик посмотрел: «Ого, длинная, блестящая всякими железками «барракуда»! Она еле втиснулась в узкий — коленом — проезд. За рулем лениво покуривал стражник. В животе стало холодно и пусто, и тут щелкнул замок в двери! Винтик кинулся к ней, толкнул всем телом. «Заперли!» А в прихожей стукнули по полу подкованные сапоги. Да что же это... Папа!

— Посыльный конторы Директории...— донеслось из-за двери.

— Я вас ждал...

— Нэль Ведэн ушел из-под стражи.

— Можно было предвидеть... Начальник караула?

— Наказан... Где может сейчас находиться Нэль Ведэн?

«Это он о Вадике!..»

— Понятия не имею. Если бы он по-прежнему доверял мне, то сообщил бы о побеге. Впрочем, я готов принять участие в розыске.

— Мы согласны, у меня — официальное предложение о сотрудничестве.

Голова пошла кругом. Ведь папа не мог... не мог с этими...

— Мы выезжаем немедленно...

— Один момент, соберусь. Подождите меня на улице.

Стражник ничего не ответил, видно, просто козырнул и вышел. Снова простучали по лестнице сапоги.

— Инз! — Отец открыл дверь.— Успокойся... Успокойся же!

— Папа... Па! — Голос его прерывался, но слез не осталось больше.

— Успокойся, мальчик. Ты мне сейчас очень, очень нужен...— Он поймал взгляд сына и рявкнул вдруг: — Ты что, всерьез поверил, что я с этими?!

— Не знаю...

Микэл дернулся и улыбнулся криво и жалобно.

— Я тебе всего сейчас не объясню...— пробормотал он. Глаза его остановились, потемнели...— Я постараюсь вернуться быстрее! — Он попрощался нарочно громко, чтобы не так трепыхалась в голосе жестокая, нелепая какая-то боль.

Винтик ушел в свою комнату и видел, как уселись в машину отец с посыльными. «Барракуда» пустила - сизый дымок и выкатилась со двора.

Мама неслышно подошла сзади, тронула за плечи.

— За что ты так его, сын? Ему сейчас совсем тяжело...

— Предавать — тяжело? — Слова — камнями в лицо, а от надежды, от крохотного ее лучика — только хуже.

— Он никого не предал.

Винтик глотнул невыносимо тяжелый комок, застрявший в горле:

— Не знаю... Мама, ты не уходи сейчас, пожалуйста.

— Ну, мальчик... Там раненые...

— На всю ночь?

— И завтра тоже... Да ведь ты знал? Он кивнул. Мама устало вздохнула.

— Ладно, сын, уж постарайся понять папу, большой уже...

— Я не хочу... быть большим.

Наверное, это получилось от безвыходности, кругом— серая стена, даже дышать трудно.

— Сына, — тихо сказала мама. — Мне совсем пора... Она медленно оделась, словно ждала, что все еще может измениться, хотя бы в этот последний момент. А ему и в самом деле хотелось прижаться к ней и говорить, говорить, высказать эту жуткую, горячую боль, рвущую его на части... Не подошел... только вздрогнуло что-то в груди, как будто тяжело и больно ударила в нее невидимая пуля.

Бегом!.. Чем быстрее бежишь, тем меньше остается в голове мыслей. Через городскую линию поперек, мимо рынка, вечно галдящего, а сейчас полупустого и придушенно молчаливого; через всю Абрикосовку, скрываясь по канавам от лихих станционных ватаг, на четвереньках по щебенчатой насыпи железной дороги, и плевать на ободранные коленки. Винтик, задыхаясь от горя и от бега, выпрямился. Рельсы, по которым с начала смуты не прошел ни один поезд, подернулись ржавчиной, шпалы не просохли после недавних дождей, между ними упрямо покачивались под ветром серебристые метелки-колоски. Небо — опрокинутой опаловой чашей. Как натянутая струна, гудел ветровой гребень Краснокирпичного депо.

Под стенами его, протянув дула вдоль земли, чернели здоровенные пушки.

Отсюда начиналось подножие Степного наката. Неспешно поднимаясь от плоской приморской степи, гора круто обрывалась к морю белым отвесным лбом, над которым неведомо как прилепилась древняя (наверно, старше самого города) Башня Курантов.