Круглая молния

Они разом замолчали, прислушались: ниоткуда не доносилось ни одного постороннего звука, лишь сосна жалобно поскрипывала своим раненым стволом.

— Вы можете идти? — спросила Лена.

— Куда идти-то?

— Тут недалечко…

Она помогла лейтенанту дойти до сосны, устроила его в окопчике.

— Есть хотите?

— Нет, ничего не хочу…

Они лежали под сосной и смотрели на озеро. Вода в нем сверкала, как рыбья чешуя, будто со дна озера на поверхность выплыли разом тысячи рыб и подставили свои спины солнцу.

— Краси-иво, — сказал лейтенант, — как во сне…

— А мне почему-то страшно. От красоты этой страшно…

Лейтенант повернул голову и пристально посмотрел на Лену:

— Не надо бояться, ведь ты со мной. Мы что-нибудь придумаем, вот увидишь. Только бы шум в голове затих. Ведь ты мне веришь?

— Конечно, верю…

Он достал из кармана шинели несколько кусочков сахару, протянул ей.

— А тебе?

— Не могу, тошнит.

Она даже не заметила, как перешла на «ты», но тут же и спохватилась:

— Ой, простите, товарищ лейтенант!

— Брось ты эту субординацию, — улыбнулся он. — Зови меня Сашей. А еще лучше — Шурой, так меня мать называла.

— А меня мать звала Лекой.

— Лека… Лека, — повторил лейтенант, будто вслушиваясь в это имя. Тихо произнес: — Как птица…

Лена не поняла. «Почему как птица?» — хотелось спросить, но лейтенант, прикрыв глаза, застонал, и Лена оставила его в покое.

Озеро стало темнеть — солнце уходило в тучи, а с востока уже ползла ночь, и Лена страшилась: что-то она принесет им?

— А ты веришь в предчувствия? — вдруг спросила она.

— Чепуха…

— А вот и не чепуха. Хочешь, расскажу?

— Расскажи, — разрешил лейтенант.

— На прошлой неделе тащу я Одинцова в медсанбат — помните, здоровый такой, сибиряк, — а он кроет по-всякому фрицев. Прошу: перестань ты, мол, ради бога. Ни в какую! Ну, дотащила. А сама спать хочу, помираю не спавши. Врач у нас был Иван Семеныч, хороший такой, говорит: иди, мол, на мою кровать приляг, пока я с этим матерщинником не разделаюсь. Нет, говорю, что вы! Мне на передовую надо. Пошла. А сама иду и сплю на ходу. Раньше я даже не верила, что так можно. Оказывается — можно. И даже сон вижу: будто я это вовсе и не я, а птица. И крылья у меня вместо рук, и перья на теле, только неприятно, что с клювом. Зато радостно: вот взмахну крыльями и полечу куда захочу. Хоть домой даже… Нет, думаю, дома меня не узнают, возьмут и подстрелят из ружья. Слышу — и вправду стреляют. Гляжу, а это «юнкерсы» налетели и давай бомбить. Я в какую-то воронку упала, ногу чуть не вывихнула. Но нога — ладно. А как «юнкерсы» улетели, я назад оглянулась, смотрю: вместо медсанбата — один дым…

Лена немного помолчала, глядя в вечереющее небо с только что рождающимися звездами, и улыбнулась:

— А сейчас у меня такого предчувствия нет.

— Вот и хорошо, — согласился лейтенант.

Потом она еще что-то говорила, рассказывала о своих братьях, какие они здоровые и сильные — настоящие сибиряки, а она вот уродилась махонькой, поэтому мать ее на фронт и не пускала. А если и вправду не пустила бы, они теперь вот и не встретились бы…

Лена так и уснула на полуслове, но даже сквозь сон ощущала, что лейтенант здесь, рядом, и что ему тоже хорошо, потоку что она с ним.

Неизвестно, сколько они проспали, прижавшись во сне друг к другу, но проснулись разом, как от какого-то внутреннего толчка. А может, это луна разбудила их, выйдя из-за леса и заглянув в окоп?.. Они проснулись, но лежали тихо, не шевелясь, боясь потревожить друг друга.

— Лека, — наконец решился позвать лейтенант.

Она не ответила и затаилась еще больше, делая вид, что не слышит.

— Ты же не спишь, я знаю, — снова подал голос лейтенант.

Лена все равно не ответила, и тут он почувствовал, что она начала тихонько отодвигаться.

— Ты чего? Так же теплее.

Лена продолжала упорно отодвигаться куда-то в угол окопа.

— Лека!

Лейтенант придвинулся, в темноте губами нашел ее губы, но она резко мотнула головой, зашептала:

— Я боюсь, Шура. Я еще никогда, никогда… Понимаешь, никогда…

— Глупенькая, ну чего ты боишься? — Шершавой своей ладонью он гладил ее мягкие теплые волосы, утешал как ребенка: — Смотри, ночь какая… Как будто и войны вовсе нет. И луна даже спряталась, чтоб не мешать. Ну, поцелуй меня…

— Нет!

— Но почему, почему? Я ведь давно знаю, хоть ты и молчала… Ты такая ласковая… Почему, почему?..

— Потому… потому что… — Лена никак не могла решиться это сказать, — потому что я уже целовалась с одним парнем!

— Не верю…

— Ага, не веришь, а он знаешь какой сильный! Я мимо гумна шла, а он как выскочит оттуда, схватил меня и давай целовать…

Лейтенант тихонько засмеялся.

— И все? — спросил он.

— А что же тебе еще надо?

— Чудачка ты… Это ж он тебя поцеловал, а не ты его. Ну, поцелуй!

— Боюсь…

— Под пулями не боишься, а тут… Милая ты моя, желанная…

Он целовал ее волосы, глаза, нос, а губы Лена все еще не давала, увертывалась от его губ.

— Не надо, не надо, Шура, я прошу тебя, — шептала она, отодвигаясь и отодвигаясь от него. — Не сейчас, не сегодня…

— А когда, когда? Может, завтра нас уже…