Круглая молния

— Ну, закончил ты все свои обследования? Неужели не видишь, что я здоров? Или нарочно прикидываешься? Вот уж никогда не думал, что ты такой перестраховщик. Ну, чего ты боишься? Чего? Я тебе расписку дам.

— Какую расписку?

— В случае моей смерти, дескать, никого не винить.

— Ну и шуточки у тебя, Иван…

— Да какие шутки? У меня дел в колхозе, а мы тут с тобой лясы точим, в шахматы играем, ферзями перекидываемся. Смотри, Костя, добром прошу. Не то сбегу к чертовой бабушке!

— Как это ты сбежишь? — посмеивался доктор Болотный.

— А через окно. Прыг — и поминай как звали.

— Прямо в халате?

— Ну что ж делать, если ты такой несознательный. А еще друг детства называется.

Иван Макарович резко поднялся — рассыпались по полу шахматные фигуры.

— Выписывай, и дело с концом!

— Сядь, — сказал ему доктор Болотный. — Сядь и выслушай меня спокойно. Во всяком случае, постарайся спокойно выслушать. О выписке домой — забудь. Лечение тебе предстоит долгое. Возможна даже операция.

— Операция? Чего операция? Ну, говори, говори. Бей, раз замахнулся!

Доктор нагнулся, стал подбирать рассыпавшиеся фигуры.

— Сколько из тебя тогда осколков вынули? — спросил он.

— Когда?

— Ну, когда ты на мине подорвался.

— Вспомнил… Я уже про то и забыл давно. Сказали — двенадцать.

— А тринадцатый остался. Вот так-то, брат. А ты с ножом к горлу — выписывай. Не хотел я тебе говорить, да сам вынудил. Я…

— Погоди, погоди, — перебил его Иван Макарович, — ты хочешь сказать, что все эти годы я…

— Именно. Все эти годы ты носил в своем теле осколок. И не где-нибудь, а в нескольких миллиметрах от сердца.

— Не может быть…

— Можешь сам убедиться, раз не веришь. Конечно, этого делать не полагается, но как другу…

Доктор Болотный сходил к себе в кабинет, принес оттуда груду снимков.

— Вот смотри!

— Но я ничего не вижу!

Держа снимки на свету, Болотный стал объяснять:

— Вот это ребра, это легкие, это сердце. А вот этот светлый кружочек, видишь? Осколок. Тот самый — тринадцатый. Чуть бы повыше, и все. Так что считай себя, Ваня, счастливчиком. Не иначе как в рубашке родился.

Иван Макарович, взяв у доктора снимки, долго разглядывал их, потом сказал:

— Ну и удружил ты мне, Костя. Что называется, по дружбе…

— Ты считаешь, я удружил? — удивился тот.

— А кто же еще? Я бы так и прожил всю свою жизнь, не зная, а ты…

— Да я удивляюсь, как ты до сих пор вообще жив!

— Даже так?

Иван Макарович поглядел в окно, за которым ярко горел закат, золотил верхушки деревьев больничного парка.

— Ты только не волнуйся, Иван, — попросил доктор Болотный, — главное — спокойствие.

— Да я не волнуюсь, как видишь. Ну и что ты предлагаешь, Костя?

— Операцию, — помолчав, ответил доктор Болотный.

— Сам будешь делать?

— Нет. Отправим тебя в область. К более опытным специалистам. Я не возьмусь. Такой редчайший случай…

— Но ведь если бы я случайно не попал сюда, ничего бы и не случилось?

— Ты считаешь — случайно?

— А что? Все дело в осколке?

— Думаю, что да. Здоровое сердце, и вдруг… Вполне вероятно, что именно осколок и надавил на него. А что, если он надавит еще раз и прорвет сердечную сумку? Кто знает? Кто предугадает, как он поведет себя дальше? Сделать вид, что ничего не произошло и выписать тебя из больницы, — прости, но взять на себя такую ответственность я не могу. Не имею права.

— А если я не соглашусь на операцию? — спросил Иван Макарович.

— Заставить тебя силой лечь под нож я, конечно, не могу. Но я бы на твоем месте… Жить под вечной угрозой… Так что решайся. — Он наконец собрал с пола шахматные фигуры, взял доску под мышку, собираясь уйти. — Но решать нужно быстро. Иначе…

— Что иначе?

— Иначе я ни за что не ручаюсь.

— Хорошо, Костя, я подумаю, — сказал Иван Макарович, — и спасибо тебе.

— За что? — удивленно вскинул глаза доктор Болотный.

— За откровенность и прямоту. Но скажи тогда и другое. Тоже прямо и откровенно. Это опасно?

— Как всякая операция, — пожал плечами доктор Болотный, — иногда и самый безобидный аппендицит…

— Нет, ты не юли. Мне это точно нужно знать. Понимаешь — точно.

— Я не бог, — развел руками доктор Болотный, — а в наше время даже бог и тот ошибается…

— Тогда вот что, — сказал Иван Макарович, — предположим, я согласен. Но если ты исполнишь одну мою просьбу. Обещай, что исполнишь!

— Все, что в моих силах.

— Отпусти меня домой, — попросил Иван Макарович, — хоть на один час, хоть на минутку. Отпусти, а?

— Зачем?

— Понимаешь, мне нужно сказать одному человеку… Женщине… Что я ее люблю. Только сказать, и все. Понимаешь? Я не могу ни на что решиться, не сказав ей этого. Не имею права… — Уловив мелькнувшую на губах у Кости Болотного язвительную усмешку, попросил: — Не надо, Костя. Это совсем не то, что ты думаешь.

— А я ничего такого и не думаю. Только зачем торопиться? Выздоровеешь, тогда и скажешь.

— Значит, не отпускаешь?

— Нет! — Он подошел к кровати и слегка похлопал Ивана Макаровича по плечу: — Эх, Иван, Иван, в нашито годы и волноваться из-за каких-то… Разве они того стоят? О себе лучше подумай, о себе…