Круглая молния

«А что если она сейчас грохнется на пол? — внезапно подумала Фрося. — Сколько осколков будет!» Но время шло, а люстра не падала, и тогда Фрося развернула свой призыв.

«— Дорогие товарищи!» — прочла она и удивилась своему собственному голосу — не узнала его. Да и какие «товарищи»? Поверх трибуны Фрося глянула в зал и увидела, что там одни женщины. Вот так бы и сказать: «Дорогие мои бабоньки, сидим мы тут, кресла греем, а зачем? Дома коровы не доены, телята не поены, детишки не кормлены».

Она уж было и навострилась все это произнести, но ни одного лица в зале не увидела, одни лишь склоненные головы. Спят, бедолажные, добрые сны небось видят. И тогда Фрося решительно повернулась к президиуму:

— Вы вот тут горланите призывы разные, чтоб лучше работать, а им поспать надобно. Отдохнуть от трудов праведных. Они ведь и без вас знают, как им коров доить, как поросят кормить. Вот у меня тоже бумажка написана, чтоб телятки в сутки по килограмму веса набирали. Где ж они наберут, если мы их с трибуны словами кормить будем? А потому объявляю свой призыв: «Тихо! Дайте бабонькам отдохнуть!»

Фрося постояла немного, будто собираясь еще что-то сказать, но раздумала и сошла с трибуны. Под гробовое молчание прошла она мимо президиума, спустилась в зал и села на первое попавшееся место. И только уж когда она села, раздались неуверенные аплодисменты.

Домой Фрося возвращалась автобусом — не стала дожидаться колхозной машины. К тому ж надо было еще побегать по магазинам. Юле она купила шелковое платьишко: по желтому полю синие цветики, будто незабудки рассыпаны, Гаврошу — куртку с молниями, а Оксанке — книжку с картинками.

Себе Фрося тоже купила обнову: туфли на высоком каблуке с ремешками, что завязывались аж на икре. Ни у кого из деревенских она не видела таких туфель — вот позавидуют. А может, посмеются. Первой Глашка зайдется: «Во, во, в таких только навоз чистить». Все равно купила — глянулись они ей, особенно ремешки бантиком.

В автобусе играла музыка, так что ехать было одно удовольствие. И вдруг остановка, перегородил дорогу шлагбаум. Фрося высунулась в окно, стала ждать поезда. Впереди автобуса стояла телега, дальше мотоциклист с рюкзаком, полным буханками городского хлеба. Одна буханка даже не вместилась в рюкзак и торчала поверх завязок. Лошадь и потянулась мордой к этой буханке. Она так осторожно кусала хлеб, что мотоциклист ничего не замечал и продолжал спокойно сидеть за рулем. Возница же видел все это, но не отдергивал лошадь: дескать, пусть полакомится. Зато закричал с обочины дороги пастух:

— Эге-гей! Смотрите, что делается!

Он пас козу у железнодорожной насыпи и все, что творилось у переезда, считал, очевидно, своим кровным делом. Тут и началось. Мотоциклист соскочил с мотоцикла, сбросил наземь рюкзак так, чтобы объеденная буханка покатилась в пыль, и взял за грудки возницу.

Дальше Фрося не слушала: в ход пошли такие слова, что уши вяли. Дерущихся окружили, стали давать советы:

— Почисть ему вывеску: ишь распустил лошадь!

Другие возражали:

— Хлеба ему жалко.

Возница, маленький, щуплый мужичонка, как мог, отбивался от рослого мотоциклиста, кричал писклявым голоском:

— Хлеб государственный и конь государственный!

— Я тебе покажу — государственный.

Пастух привязал козу и тоже подошел — из любопытства, чем дело кончится. Дело не кончалось, потому что в спор ввязывалось все больше и больше народу, застрявшего на переезде. Все были так увлечены, что не заметили, как прогремел мимо товарняк, и шлагбаум открылся. А на шлагбауме висит коза и уже не блеет, а лишь сучит в воздухе копытами. Толпа отхлынула от дерущихся и бросилась выручать козу.

— Ты что ж, сучья морда, куста не нашел, к шлагбауму козу привязал? — накинулись они на пастуха.

— Я думал — на минутку.

Вот уж смеялась Фрося, глядя, как снимали подвешенную к шлагбауму козу. А пастух лишь бестолково бегал вокруг и плаксиво гнусавил:

— Уж задаст мне старуха за козу. Добро б яловка, а то котная.

Козу общими усилиями все же со шлагбаума сняли. Ни одна машина не тронулась с переезда, пока не заблеяла коза и не дала деру в придорожные кусты.

Дома Фрося первым делом рассказала детям про козу, а потом уж приступила к раздаче гостинцев.

Детям гостинцы понравились, хотя Гаврош попробовал и покапризничать.

— У Вальки Скворца и на рукавах молнии.

— Ты с Валькой не равняйся, у него мать продавщица.

Загремело в сенях — в гости пожаловал дед Степочка.

— Ты что ж это пехом? — спросил он Фросю. — Аль не взяли тебя?

— Не взяли.

— Значит, как на совещание — так на машине, а как с совещания — на автобусе?

— Да я и сама не стала ждать председателя. Побоялась, что ругаться будет.

— За что?

— Всю я им обедню испортила. Надо было новый почин объявить, а я…

И она рассказала деду Степочке о своем выступлении с трибуны совещания.

— Ну и что ж они? — засмеялся дед Степочка.

— Рассердились. Хотя для вежливости и похлопали.

Деду Степочке она тоже привезла гостинец: рубаху в синюю и красную клеточку. Дед рубаху примерил:

— На смерть сгодится.

— Отдавай назад, — обиделась Фрося.