Круглая Радуга (ЛП)

Было ровно 6:43:16 по Британскому Военно-Летнему Времени: небо, как тугой барабан смерти, ещё гудело после удара, а хуй Слотропа—что такое? да точно, загляни в его армейские трусы, налился эрекцией, вот-вот торчком вспрыгнет—Боже праведный, а это вдруг с чего?

В его истории и, вполне возможно, помилуй его Господи, в его досье отмечалась повышенная чувствительность к происходящему в небе. (Но эрекция-то с чего ?)

На старом аспидном сланце надгробного камня на кладбище Конгрегационалистской церкви дома в Минчборо, штат Массачусетс, рука Господа возникает из облака, края изображения кой-где изъедены двумя столетиями смен огня и льда в долоте времён года, а надпись такова:

В память Константа

Слотропа, что умер Марта

4-го 1766 г., на 29-м

году от роду.

Смерть есть природе долг,

Я уплатил, и ты заплатишь.

Констант видел, и не только лишь в своём сердце, эту каменную руку из мирских облацей, указующую на него, края её лучатся невыносимым светом над шёпотом его реки, над синевой широких склонов его Бёркшира, каковую узрит  и сын его, Верайбл Слотроп, да и все в роду Слотропов, так или иначе, все девять или десять поколений коих, коли обратятся вспять, к истокам, укорачиваясь ветвями: все до единого, за исключением Вильяма, самого первого, лежат под опавшими листьями, под мятой и лиловым дербенником, под прохладными вязами и тенистыми ивами на кладбище у края болот, в давней степени гниения, щелочения, ассимиляции с землёй, под камнями, на которых представлены круглолицые ангелы с собачье длинными носами, зубастый череп Смерти с провалами глазниц, масонские знаки, вазы цветов, пышные ивы, стоячие и преломлённые, истёкшие песочные часы, лик солнца рассветного или закатного, что заглядывает, на манер «здесь был Килрой», поверх горизонта, и строки мемориальных стихов, от простых рубленых строк, как для Костанта Слотропа, до широкого размера Звёздного Знамени, как для м-с Элизабет, жены Лейтенанта Исайи Слотропа (ум. 1812):

Смерть ненасытная меня скосила,

До часа, когда вновь Христос приидет

Чад Его спасать, как сказано в Писании о Нём,

Мой плач услышь, читающий сие,

Злато не сделает вечным твоё бытие.

Ткацкий стан Господа не прекращает дела своего,

Наши пути следуют нитям любви Его.

Вплоть до дедушки текущего Слотропа, Фредерика (ум. 1933 г.), который с присущим ему сарказмом и желчностью стибрил эпитафию у Эмили Дикинсон, не указав автора строк:

Мне некогда было дожидаться Смерти,

Она любезно дождалась меня.

Каждый из них, в порядке очереди, платил надлежащий долг природе, оставляя излишки следующему звену в цепи продолжения имени. Они начинали как мехоторговцы козлиными шкурами, как засольщики и коптильщики бекона, перешли на стеклопроизводство, стали выборными людьми, строителями дубилен, карьеров мрамора. Округа на многие мили превратилась в некрополь серый от мраморной пыли, той пыли, которую вдыхали призраки из-под всех тех псевдо-античных монументов, что увозились куда-нибудь ещё, по всей Республике. Всегда куда-нибудь ещё. Деньги исхитрялись найти лазейки и сочиться прочь из портфелей акций куда более хитроумными путями, чем любая генеалогия: то, что оставалось дома, шло на земельные участки леса, чьи зелёные массивы таяли акрами за один повал, превращались в бумагу—туалетную бумагу, банкноты, газеты—орудия или источники дерьма, денег и Слова. Ни один Слотроп ни разу не был  занесён в Социальный Регистр, не удостаивался членства в Сомерсет Клубе—они тихо делали своё дело, ассимилировались с динамичностью жизни, которая охватывала их так же плотно, как после их смерти стиснет земля церковного кладбища. Дерьмо, деньги и Слово, три американские истины питающие американскую мобильность, призвали Слотропов, навеки пристегнули их к судьбе страны.

Однако они не процветали… почти всё добывалось упорством—хотя и это всё  начало скисать примерно в те же времена или того около, когда Эмили Дикинсон писала:

Паденье дьявольски нелёгкий труд,

Ведётся постепенно, кропотливо—

Никто не согрешает в одночасье,

Тут дребезги нужны, чтоб поскользнуться,