Круглая Радуга (ЛП)

Уличные пострелята заняты Рутиной Работящего Эльфа, оборачивают каждый листок вокруг бетельного орешка в аккуратный пакетик для жевания. Их покрасневшие пальцы живые уголья в тени. Моряк Бодайн поднимает взгляд вдруг, умудрённое, небритое лицо ужалено всем дымом и невниманием в комнате. Он смотрит прямо на Слотропа (будучи одним из немногих, кто ещё в состоянии видеть Слотропа как целостное существо по-прежнему. Большинство остальных давно оставили попытки удерживать его воедино, хотя бы даже как понятие—«это стало слишком отдалённым»,– всё что они обычно говорят.) Почувствовал ли сейчас Бодайн, что его собственная сила однажды вскоре может оказаться недостаточной: что скоро, как всем остальным, ему придётся отпустить? Но кто-то же должен удерживать, не может же это случиться со всеми нами—нет, это было бы уже чересчур... Ракетмэн, Ракетмэн. Несчастный ты долбоёб.

– Слушай сюда. Я хочу, чтоб ты взял это. Понимаешь? Это тебе.

А он вообще может слышать? Может видеть эту тряпку, это пятно?

– Слушай, я был там, в Чикаго, когда они устроили засаду на него. Я был там в ту ночь, чуть дальше от Биографа, я слышал стрельбу, всё. Блядь, я был просто салага, я подумал на то и свобода, вот я и сорвался бежать. Я и пол-Чикаго. Из баров, туалетов, аллей, дамы вздёргивали свои юбки повыше, чтобы шибче бежать, мисус Кродобли, которая пила без продыху всю Большую Депрессию, дожидаясь, когда пробьётся луч солнца, и кто бы подумал, половина моего выпускного класса на Великих Озёрах, в синих парадках с такими же отпечатками кроватных пружин как у меня, а там заслуженные проститутки и педики в оспинах, с дыханием вонючим как нутро у рукавицы машиниста, старушки с Задворков, девчушки только что из кино со всё ещё холодным потом на их ляжках, корифан, все были там. Они сдёргивали одежду, вырывали чеки из чековых книжек, отрывали куски газет друг у друга, лишь бы им нашлось, чем промакнуть кровь Джона Дилинджера. Мы обезумели. Агенты не вмешивались. Просто стояли, а дым ещё курился из их стволов, покуда люди все набросились на ту кровь на улице. Наверно, я поддался не думая. Но в этом было что-то ещё. Что-то наверное нужное… поэтому я отдаю это тебе. Окей? Это кровь Дилинджера тут. Была ещё тёплой, когда я собирал. Им не хотелось бы, чтоб его ты считал чем-то ещё, кроме как «обычным преступником»—но голова у Них слишком высоко над Их жопой—он всё же сделал то, что сделал. Пошёл и отмутузил Их прямо в сортирной уединённости Их банков. Какая разница о чём он думал, раз это ему не мешало? А и неважно почему мы это делаем, тоже. Роки? Да не нужно нам резонных оснований, а просто лишь та милость. Физическая милость, чтоб всё получилось. Храбрость, мозги, конечно, Окей, но без той милости? Забудь и думать. Ты когда-нибудь—пожалуйста, ты слушаешь? Эта вот штука работает. Правда-правда. Для меня срабатывала, но я уже миновал стадию Дамбо, я могу летать и без неё. Но ты. Роки. Ты...

Это не стало последней их встречей, но впоследствии рядом всегда оказывался кто-то ещё, кризисы с наркотой, возмущение из-за палева, настоящего или нависшего, а потом, как и боялся, Бодайн помалу начал, беспомощно, со стыдом, отпускать Слотропа. При определённых запарках теперь, когда он видит белую сеть, разметавшуюся по всем направлениям, он толкует её как эмблему боли или смерти. Он начал уделять больше своего времени Труди. Их подругу Магду повязали за мелкое правонарушение первой степени и увезли в Леверкузен, в заросшие задворки, где электролинии плюются над головой, пыльные кирпичи разводят сорняки из трещин, ставни постоянно заперты, трава и сорняки превращаются в горчайший осенний пол. По некоторым дням ветер приносит пыль аспирина с завода Байер. Люди вдыхают её и становятся присмиревшими.

Они оба чувствуют её отсутствие. Бодайн вскоре обнаруживает, что его характерно наглый смех, хйех, хйех, стал более Немецким, тйахц, тйахц. Он также принимает некоторые из давних обликов Магды. Добродушные и удобные для вхождения облики, как на балу маскараде. Это трансвестизм заботливости и случается с ним в первый раз в жизни. Хотя никто не спрашивает, слишком заняты делами, он считает, что это нормально.

Свет в небе натянутый и чистый, в точности ириска после двух первых вытяжек.

– Умереть странной смертью,– Гость Слотропа мог к тому времени нацарапать строки углём на стене, голосами в трубе, людскими созданиями на дороге,– цель жизни в том, чтобы умереть странной смертью. Сделать так, что когда бы она ни нашла тебя, нашла бы тебя при очень странных обстоятельствах. Такою жить жизнью...

Экспонат Т-1729.06, Бутылка содержащая 7 кс Майского вина. Анализ показывает наличие сушёного ясменника, лимонной и апельсиновой кожуры.