Круглый год с литературой. Квартал третий

На следующий день меняю заказ. Прошу принести «Сатирикон», который существовал в России с 1908 по 1914 годы. Знаю, что Саша – один из активных его сотрудников.

Листаю журнал. Вот 1908, № 9, страница 2: «Послание первое». Саша валяется на балтийском модном пляже и оттуда пишет друзьям, нет ли каких политических новостей. Хотя он так умиротворён отдыхом, что политикой интересуется, так сказать, по профессиональной необходимости. Ведь он считает себя не просто сатириком, но сатириком политическим.

Вот 1908, № 11. На той же 2 странице: «Послание второе»: «Хорошо сидеть под чёрной смородиной, / Дышать, как буйвол, полными лёгкими, / Наслаждаться старой, истрёпанной «Родиной» / И следить за тучками легкомысленно-лёгкими. / Хорошо, объедаясь ледяной простоквашею, / Смотреть с веранды…» Стоп-стоп-стоп! Да это же начало моего любимого. Что же оно – вдвинуто в корпус какого-то другого стихотворения? Большого, судя по всему. Снова читаю. «Послание второе»:

Хорошо сидеть под чёрной смородиной,
Дышать, как буйвол, полными лёгкими,
Наслаждаться старой, истрепанной «Родиной»
И следить за тучками легкомысленно-лёгкими.
Хорошо, объедаясь ледяной простоквашею,
Смотреть с веранды глазами порочными,
Как дворник Пэтэр с кухаркой Агашею
Угощают друг друга поцелуями сочными.
Хорошо быть Агашей и дворником Пэтэром,
Без драм, без принципов, без точек зрения,
Начав с конца роман перед вечером,
Окончить утром – дуэтом храпения.
Бросаю тарелку, томлюсь и завидую,
Одеваю шляпу и галстук сиреневый
И иду в курзал на свидание с Лидою,
Худосочной курсисткой с кожей шагреневой.
Навстречу старухи мордатые, злобные,
Волочат в песке одеянья суконные,
Отвратительно-старые и отвисло-утробные,
Ползут и ползут, словно оводы сонные.
Где благородство и мудрость их старости?
Отжившее мясо в богатой материи
Заводит сатиру в ущелие ярости
И ведьм вызывает из тьмы суеверия…
А рядом юные, в прическах на валиках,
В поддельных локонах, с собачьими лицами,
Невинно шепчутся о местных скандаликах
И друг на друга косятся тигрицами.
Курзальные барышни, и жены, и матери!
Как вас не трудно смешать с проститутками,
Как мелко и тинисто в вашем фарватере,
Набитом глупостью и предрассудками…
Фальшивит музыка. С кровавой обидою
Катится солнце за море вечернее.
Встречаюсь сумрачно с курсисткою Лидою -
И власть уныния больней и безмернее…
Опять о Думе, о жизни и родине,
Опять о принципах и точках зрения…
А я вздыхаю по чёрной смородине
И полон жёлчи, и полон презрения…

Вот когда я был разочарован в политической сатире! Вот когда обозлился на Сашу Чёрного! Ну причём тут какие-то злобные, мордатые отвисло-утробные старухи? Почему так яростно корёжит сатиру при виде отжившего мяса, наряжённого в богатые материи? Что плохого сделали старухи лично Саше Чёрному?

А чего ради он облаял курзальное дамское общество? Плохо ему в нём? Так уйди. Никто же не неволит тебя сидеть с теми, кого почти обзываешь проститутками!

Ну что сказать! Прочитал я все шесть Сашиных посланий из Гугенбурга. И понял, для чего он взялся за перо. Чтобы лишний раз продемонстрировать свой характер – жёлчный, раздражительный, который бурно отзывается на любые явления жизни – даже на перемену погоды: