Круглый год с литературой. Квартал третий

Вчера играло солнце
И море голубело,
И дух тянулся к солнцу,
И радовалось тело.
И люди были лучше,
И мысли были сладки -
Вчера шальное солнце
Пекло во все лопатки.
Сегодня дождь и сырость…
Дрожат кусты от ветра,
И дух мой вниз катится
Быстрее барометра.
Сегодня люди-гады,
Надежда спит сегодня -
Усталая надежда,
Накрашенная сводня.
Из веры, книг, и жизни,
Из мрака и сомненья
Мы строим год за годом
Своё мировоззренье.
Зачем вчера при солнце
Я выгнал вон усталость,
Заигрывал с надеждой
И верил в небывалость?
Горит закат сквозь тучи
Чахоточным румянцем.
Стою у злого моря
Циничным оборванцем.
Всё тучи, тучи, тучи…
Ругаться или плакать?
О, если б чаще солнце!
О, если б реже слякоть!

Это – одно из последних посланий.

Так что старший брат моего одноклассника оказался тонким художником, вычленившим из занудного, недоброго стихотворения прекрасные психологические строчки.

Но что до занудства и недоброты, то таков уж характер у Александра Михайловича Гликберга, умершего в эмиграции 5 августа 1932 года (родился 13 октября 1980), взявшего себе псевдоним Саша Чёрный.

Однажды мы говорили о нём с Юрием Трифоновым. Оказалось, что Юра, как и я, много знает из него наизусть. Он прочёл любимое – «Ошибку»:

Это было в провинции, в страшной глуши.
Я имел для души
Дантистку с телом белее известки и мела,
А для тела -
Модистку с удивительно нежной душой.
Десять лет пролетело.
Теперь я большой:
Так мне горько и стыдно
И жестоко обидно:
Ах, зачем прозевал я в дантистке
Прекрасное тело,
А в модистке
Удивительно нежную душу!
Так всегда:
Десять лет надо скучно прожить,
Чтоб понять иногда,
Что водой можно жажду свою утолить,
А прекрасные розы – для носа.
О, я продал бы книги свои и жилет
(Весною они не нужны)
И под свежим дыханьем весны
Купил бы билет
И поехал в провинцию, в страшную глушь:
Но, увы!
Ехидный рассудок уверенно каркает: Чушь!
Не спеши -
У дантистки твоей,
У модистки твоей
Нет ни тела уже, ни души.

– Таков, Саша, – сказал Трифонов. – Его можно принимать или не принимать. Но уж если принимать, то таким, как есть – порой злобным парадоксалистом!

– Нет, не злобным, – тут же поправился Юра, – беспощадным. К нему ведь тянет как к правде. А он её никогда не подсахаривал.

Да, прав Трифонов. Просто советская сатира отучила нас от этого жанра. Саша Чёрный был сатириком. И, стало быть, любую ситуацию освещал сатирическим светом: