Читаем Круглый год с литературой. Квартал второй полностью

Круглый год с литературой. Квартал второй

Почесались на такие буревестниковы речи – и свезли назавтра птицу без особого почёта в помещение музея при «Архивах революций»: отвели большую клетку, подписали норму корму и повесили плакатик: «Буревестник. Тот, который…»

Мало кто, в музей забредши, между многих экспонатов отмечает с уваженьем запылившуюся клетку.

Только я, седой романтик, воспитавшийся на вольных буревестниковых криках, живо помнящий те годы, в кои над морским простором гордо реял Буревестник, чёрной молнии подобный, и вопил, обуреваем духом пламенного бунта: «Бури! Бури! Дайте бурю! Пусть сильнее грянет буря!»… только я, седой романтик, прихожу по воскресеньям в помещение музея, приношу обрюзгшей птице канареечное семя, заменяю в ржавой банке застоявшуюся воду и – с оглядкой на прохожих – говорю не очень громко:

– Пребывай себе в почёте, птичка Божья – Буревестник!

Умер Д’Актиль в 1942 году.

* * *

Удивительные люди жили на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков. Один их них Николай Михайлович Карамзин, скончавшийся 3 июня 1826 года (родился 12 декабря 1766-го), крупнейший русский историк, выдающийся литератор, глава русской сентименталистской школы.

Великий реформатор стиха, он, кроме того, ввёл в русский язык такие слова, как «промышленность», «сосредоточить», «моральный», «эстетический», «эпоха», «сцена», «гармония», «катастрофа», «будущность».

Его «Бедная Лиза» открыла в литературе традицию сострадания чужому несчастью, чужому горю.

Помните, что сказал гоголевский Хлестаков Анне Андреевне, когда просил её руки, а она удивлённо отвечала, что «в некотором роде замужем»? «Это ничего! – говорил вдохновенный Хлестаков. – Для любви нет различия; и Карамзин сказал: «Законы осуждают». Прочитайте, в каком контексте сказал это Карамзин, и вы убедитесь, что гоголевский герой был пусть поверхностно, но начитан:

Законы осуждаютПредмет моей любви;Но кто, о сердце, можетПротивиться тебе?Какой закон святееТвоих врождённых чувств?Какая власть сильнееЛюбви и красоты?Люблю – любить ввек буду.Кляните страсть мою,Безжалостные души,Жестокие сердца!Священная Природа!Твой нежный друг и сынНевинен пред тобою.Ты сердце мне дала;Твои дары благиеУкрасили её, —Природа! ты хотела,Чтоб Лилу я любил!Твой гром гремел над нами,Но нас не поражал,Когда мы наслаждалисьВ объятиях любви.О Борнгольм, милый Борнгольм!К тебе душа мояСтремится беспрестанно;Но тщетно слёзы лью,Томлюся и вздыхаю!Навек я удалёнРодительскою клятвойОт берегов твоих!Ещё ли ты, о Лила,Живёшь в тоске своей?Или в волнах шумящихСкончала злую жизнь?Явися мне, явися,Любезнейшая тень!Я сам в волнах шумящихС тобою погребусь.

* * *

Мне уже приходилось писать о шутке Вагрича Бахчаняна: «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью». В этой шутке очень много правды. Кафкианской былью был отмечен сталинский период советской истории. Мы не замечаем, что снова погружаемся в такой быт. Франц Кафка (умер 3 июня 1924 года; родился 3 июля 1883-го) списал его словно с гитлеровской или со сталинской натуры. И самой отличительной его чертой является тот абсурд, с которым сталкивается человек в стране, где человеческое достоинство не только не защищено законом, но сладострастно попирается властями.