Круглый год с литературой. Квартал второй

На финскую Самойлова по состоянию здоровья не пустили. А он рвался добровольцем. В Отечественную вначале рыл окопы под Вязьмой, потом эвакуация в Самарканд, поступил в военно-пехотное училище, но не окончил его, а добился отправления на фронт под Тихвин, где в марте 1943-го в районе станции Мга был тяжело ранен осколком мины в левую руку. Но отказался демобилизоваться. Вернулся в строй в марте 1944-го. Воевал в моторазведке Первого Белорусского фронта.

Разумеется, военная тема ещё долго не отпускала от себя Самойлова. Но печатать его, как и его друга Бориса Слуцкого, не спешили. Оба запечатлевали неприкрашенную правду о войне. А такая правда сталинскому режиму, как сейчас путинскому, была не нужна: обходились патетическим враньём.

Я помню первую книгу Самойлова «Ближние страны», которая вышла уже после того, как я кончил школу. Следил за другими его книгами. Имел счастье часто слушать его стихи в авторском исполнении.

Вот – одно из любимых:

Давай поедем в город,
Где мы с тобой бывали.
Года, как чемоданы,
Оставим на вокзале.
Года пускай хранятся,
А нам храниться поздно.
Нам будет чуть печально,
Но бодро и морозно.
Уже дозрела осень
До синего налива.
Дым, облако и птица
Летят неторопливо.
Ждут снега, листопады
Недавно отшуршали.
Огромно и просторно
В осеннем полушарье.
И всё, что было зыбко,
Растрёпанно и розно,
Мороз скрепил слюною,
Как ласточкины гнёзда.
И вот ноябрь на свете,
Огромный, просветлённый.
И кажется, что город
Стоит ненаселённый, —
Так много сверху неба,
Садов и гнёзд вороньих,
Что и не замечаешь
Людей, как посторонних…
О, как я поздно понял,
Зачем я существую,
Зачем гоняет сердце
По жилам кровь живую,
И что, порой, напрасно
Давал страстям улечься,
И что нельзя беречься,
И что нельзя беречься…

* * *

Андрей Вознесенский, умерший 1 июня 2010 года, слишком известен, чтобы о нём много распространяться. Я хорошо его знал. У меня есть книги с его дарственными надписями. Но друзьями мы не были. Отчасти из-за того, что уже в «Треугольной груше» мне не понравилось немало его стихов. А после «Груши» его стихи мне нравились всё меньше и меньше…

Но гражданская его позиция, особенно резко обозначенная в перестройку, мне была близка. И я его уважал. Всегда помнил, как орал на него Хрущёв, предлагая убираться за границу. И как умел он показывать фигу в кармане. Например:

В Америке, пропахшей мраком,
Камелией и аммиаком.
Пыхтя, как будто тягачи,
За мною ходят стукачи…
Невыносимо быть распятым,
До каждой родинки сквозя,
Когда в тебя от губ до пяток,
Повсюду всажены глаза…
Пусти, красавчик Квазимодо,
Душа болит кровоточа
От пристальных очей свободы
И нежных взоров стукача.

Не к чему придираться советской цензуре, правда? Здорово, Андрей врезал этим американцам! А если подумать? На кого американцы будут стучать? А главное – куда стучать? То-то и оно. Стучать на советского поэта можно только в советское посольство. Или в то ведомство, которое его дотошно проверяло, прежде чем выдать ему заграничный паспорт. Тогда – какие стукачи ходят за советским поэтом в Америке? Да свои же – из посольства!

Цензура в СССР такие вещи называла неуправляемыми ассоциациями. Кряхтела, морщилась, но пропускала: пойди, докажи, кого на самом деле Вознесенский имел в виду!

2 ИЮНЯ

2 июня 1908 года родилась Ольга Сергеевна Ахманова, профессор МГУ, лингвист, автор Словаря омонимов русского языка, Словаря лингвистических терминов, кратких англо-русского и русско-английского словарей и большого, фундаментального русско-английского словаря, вышедшего под руководством её мужа – А.И. Смирницкого.

Она была человеком знающим, но крайне неприятным. Её не любили в МГУ, когда я там учился. Бессменный член парткома факультета, она часто вылезала на трибуны на наших студенческих комсомольских собраниях, проводя для нас так называемую политинформацию.