Круглый год с литературой. Квартал второй

Однако оригинал, повторяю, написан по-английски. И, если верить англичанам, не менее сильно, чем это сделал Козлов.

Мур быстро приобрёл в Британии широкую известность и получил приглашение занять должность придворного поэта. Отказался от неё под давлением своих либеральных друзей.

Какое-то время работал администратором адмиралтейства на Бермудских островах. На обратном пути посетил Америку. И вернулся на родину убеждённым антиамериканцем, что тогда означало: антилибералом. Эти свои реакционные настроения выразил в стихах, которые собрал и выпустил отдельной книгой.

Но не успели разгневанные друзья поэта переварить эти стихи, как Мур выпускает сборник «Ирландские мелодии», которые сделали его повсеместно известным не только на его родине. Они стали как бы манифестом романтиков. Следующие книги Мура «Национальные мотивы» и «Священные песни» имели меньший успех, но Мур вновь заставляет везде говорить о себе, когда выпускает самое большое своё произведение «Лалла Рук» – ориентальную повесть с четырьмя вставными поэмами. Экзотическая, романтическая она как бы соперничает с восточными поэмами Байрона, у которого Мур позаимствовал композиционные приёмы. «Лалла Рук» переведена на многие языки. На персидском её судьба оказалась такой же, как «Вечерний звон» Козлова на русском, персы считают её великой национальной эпопеей.

С Байроном отношения Мура поначалу были весьма напряжённые и чуть было не разрешились дуэлью. Но, помирившись, поэты стали задушевными друзьями. Настолько, что именно Муру Байрон завещал все свои бумаги, которые Мур перед смертью сжёг.

Стихи Томаса Мура переводили в России многие поэты. Но, пожалуй, что лучшие его переводы принадлежат В.С. Лихачёву, поэту-переводчику второй половины XIX века.

Вот – в переводе Владимира Сергеевича Лихачёва:

Память отчизны.

Изведав и бичи, и цепи, и темницы,

В венке терновом, ты – ещё дороже нам,
Твоим отторгнутым, поруганным сынам;
И как детёныши израненной орлицы,
Мы черпаем в твоей страдальческой крови
Неугасимый пыл восторженной любви!

* * *

28 мая 1877 года родился Максимилиан Александрович Волошин, прекрасный поэт, самобытный живописец, чей дом, в крымском Коктебеле, построенный в 1903–1913 годах его матерью Еленой Оттобальдовной Волошиной, служил и до сих пор служит писателям.

Волошин жил очень бурно, вступал в масонскую ложу и занимался антропософией, мистифицировал публику, придумав некую Черубину де Габриак, пишущую стихи и даже издавшую книгу. Стрелялся с Гумилёвым на дуэли (слава Богу, не имевшей последствий для обоих) из-за поэтессы Елизаветы Дмитриевой, которая и была этой Черубиной. Занял резко пацифистскую позицию во время Первой Мировой войны: написал письмо военному министру с отказом от службы в армии, выпустил книгу антивоенных стихов «Anno mundi ardentis 1915» («В год пылающего мира 1915»).

В годы гражданской войны при постоянно меняющейся власти в Крыму укрывал то белых от красных властей, то красных от белых. Написал письмо в защиту арестованного белыми О. Мандельштама. Считает, что это письмо спасло Мандельштама от ареста.

В 1927 году женился вторым браком на Марии Степановне Заболоцкой, которая после смерти мужа (11 августа 1932 года в Коктебеле) сохранила его творческое наследие (в том числе и живописные полотна, и акварели) и его дом, завещанный Волошиным Союзу писателей.

Особой популярностью ныне пользуются стихи из книг Волошина «Демоны глухонемые», «Усобица: Стихи о революции», «Стихи о терроре», позже собранные в книгу «Неопалимая купина».

Рискну привести здесь более раннее его стихотворение:

Андрею Белому

Клоун в огненном кольце…

Хохот мерзкий, как проказа,
И на гипсовом лице
Два горящих болью глаза.
Лязг оркестра; свист и стук.
Точно каждый озабочен
Заглушить позорный звук
Мокро хлещущих пощёчин.
Как огонь, подвижный круг…
Люди – звери, люди – гады,
Как стоглазый, злой паук,
Заплетают в кольца взгляды.
Всё крикливо, всё пестро…
Мне б хотелось вызвать снова
Образ бледного, больного,
Грациозного Пьеро…
В лунном свете с мандолиной
Он поёт в своём окне
Песню страсти лебединой
Коломбине и луне.
Хохот мерзкий, как проказа;
Клоун в огненном кольце.
И на гипсовом лице
Два горящих болью глаза…