Круглый счастливчик

Через месяц он пришел в ателье получать вещь. Закройщик прихрамывал: три дня назад, на генеральной примерке, тяжелый зипун режиссера Ухиди упал ему на ногу. Они скрылись в кабине, и Леончик торжественно вручил Арсению пальто. Фиклистов просунул руки в шелковую прохладу рукавов, застегнул пуговицы, глянул в зеркало и замер. Он не увидел служащего с окладом 150 рублей. На него смотрела личность, от которой ждут окончательных решений. Уверенный в себе человек заполнял все зеркало, и даже Казимир Леончик, который шил двум академикам и трем народным артистам, притих и съежился.

От денег закройщик отказался мягко, но решительно:

— Не берем, — вежливо бубнил Леончик, холодно глядя на десятирублевку. — Это наша работа! В человеке все должно быть прекрасно…

Арсений вышел из кабины солидный, как бог. Заказчики замерли, борясь с желанием встать. Кассирша ахнула и умчалась к заведующему, повалив семью манекенов. Фиклистов, слегка смутившись, покинул ателье.

Новое пальто странным образом действовало на окружающих. Жена, увидев Арсения, почему-то заплакала и стала обращаться к нему на вы. Соседи, встречая Фиклистова на лестнице, прижимались к стене, шептали «Здрасьте» и каменели. Даже трудный подросток Гера перестал царапать на дверях фиклистовской квартиры свои грубые афоризмы.

Чтобы усилить поражающую способность пальто, на подкладке, в районе вешалки, была вышита надпись «Не кантовать».

Гардеробщицы носили пальто в горизонтальном положении на вытянутых руках. Милиционеры в тихих райцентрах, куда Арсений приезжал по делам, отдавали ему честь. Таксисты соглашались везти Фиклистова туда, куда вообще никого не возили. Женщины, прежде не замечавшие Фиклистова, вдруг начали вздыхать в его присутствии и петь пронзительные романсы, как сирены, завлекающие Одиссея. Но Одиссей проплывал мимо них в новом пальто, накрепко привязанный к мачте семейного корабля.

Арсений менялся на глазах. Здороваясь, он уже не выбрасывал руку аккуратной лодочкой, а протягивал как падающую драгоценную вазу, которую следует подхватить. Он не вскакивал, как прежде, когда его вызывало начальство, а спокойно бросал «Учтем», продолжая заниматься своим делом.

Самым удивительным было то, что точно такое же пальто грело директора. Оба шедевра принадлежали кисти мастера Леончика, и найти в них различие было невозможно. Сослуживцы, встречая Фиклистова на улице, часто ошибались, принимая его за директора.

Однажды в столовой главбух Мендосов подсел к Арсению и, распутывая руками спагетти, спросил, в какую Тую ехать: в Верхнюю или Нижнюю.

Арсений подумал и сказал:

— В Нижнюю!

Главбух сомневался. Через полчаса он вылетел из кабинета директора и, озираясь, шепнул Фиклистову:

— Меня послали в Нижнюю Тую.

— Вот видишь! — улыбнулся Арсений.

Авторитет Фиклистова рос с каждым днем. К его мнению стали прислушиваться. Ходоки из разных отделов повалили к нему за советами.

Встревоженный энергетик Колгуев, хватая Фиклистова за пуговицы, бормотал:

— Скажи, может, мне лучше уйти по собственному?

Представитель месткома интересовался, что делать с путевкой в Нафтуси, на которую претендуют семеро.

Машинистка Куролесова желала знать, выходить ли замуж за вдовца без вредных привычек, но без квартиры…

Фиклистов отвечал всем. Сознание собственной значимости переполняло его. Приходя на работу, он выяснял, над чем следует думать, и начинал мысленно принимать решения. Без пятнадцати шесть он надевал пальто, и почтительные взгляды провожали дублера директора до самого выхода. Постепенно Арсений свыкся с мыслью, что он и директор — члены какого-то особого братства, а пальто — это внешний признак, пароль, по которому члены братства узнают друг друга. Жить с этой мыслью было приятно.

Но вот однажды, когда директор был в отъезде, пришел за советом угрюмый служащий Младородов. Он вызвал Арсения в коридор и там спросил:

— Посылать медь в Хачинск?

Фиклистов задумчиво смотрел в окно, делая вид, что думает.

«Бог его знает, — размышлял он. — Это же медь. А вдруг не надо посылать… Или наоборот — надо…»

Арсений маялся. Младородов ждал.

— Приходи через час! — сказал Фиклистов. — Я подумаю.

Час прошел быстро. Дублер директора тоскливо ерзал на стуле. Где-то ревели гудки города Хачинска, ждущего медь. Но Фиклистов был бессилен. Первый раз в жизни дыхание ответственности коснулось его. Любое решение имело последствия. Последствия пугали.

Арсению вдруг захотелось, чтобы Младородов никогда не появлялся. Но он возник ровно через час и, положив живот на стол, уставился на Фиклистова.

— Ничем не могу помочь, — жалко улыбнулся Арсений.

Это был крах. А ходоки все шли. Кто-то спрашивал, не продать ли шагающий экскаватор. Кого-то интересовало, заказывать ли в пароходстве танкер…

Поток сложных вопросов обрушился на Арсения и смыл былое величие. «Ничем не могу помочь», — шептал Фиклистов, уменьшаясь в размерах.

По ночам, когда последние трамваи мчались в парк, точно бильярдные шары в лузу, Арсений искал выход.

Когда начался взлет? Когда пришел успех, шаткий, как бревно над потоком?