Круглый стол на пятерых

Он оставил свою вязанку на приметном месте, и они подошли к большому белому дому со светящейся верандой на втором этаже. Откуда-то доносилась модная песенка про робота. Хорошо подыгрывал аккордеон, а голосок был средний, как и положено для таких песен.

Виталий посвистел немного, решительно взял Валю за руку и направился к лестнице.

— Там русский дух, — успокоил он ее.

По широкой лестнице, образовавшей наверху впечатляющее — барских времен и вкусов — крыльцо, они поднялись на второй этаж. В коридоре ни одной души. В небольшом эркере низкий столик и стулья. Старые, без обложек журналы позволяли предположить, что они зашли в парикмахерскую или в ателье индпошива. Валя испуганно поглядывала по сторонам. А у Виталия ликовала душа. Он чувствовал себя способным на великие экспромты. На одной из дверей он прочитал табличку: «Кабинет зам. по хозчасти».

— Ого, мы попали в солидное учреждение. Люблю солидные учреждения. Ничто в них не напоминает о бренности.

— Виталий Петрович, пойдемте, нас ждут, — взмолилась Валя.

Ему захотелось поцеловать ее в большие посиневшие глаза — именно здесь, в этом пустынном коридоре, но Виталий со страхом вспомнил, какой он был навязчивый. Не испугалась ли она его в лесу? Не стал ли он ей противным — молящий, совершенно неостроумный?

— Опять «вы» и опять «Виталий Петрович», — заметил он и решительно потащил ее к приоткрытой двери в конце коридора.

Так он и думал! Уставленные хрусталем столы. Откупоренные бутылки, которые только наклонить к рюмкам — и пойдет журчание. Легенькая официантка порхала между столов — то вилочкой брякнет, то рюмочкой дзинькнет. Она увидела их и еще издали защебетала:

— Вы уж извините, немножко задержались. Мы рассчитывали попозже… Вы уж извините! Через десять минут все будет готово.

— Мы спешим, — заявил Карпухин, и эта сорвавшаяся с языка правда придала ему уверенности.

— Вы уходите? — испугалась девушка. — Прошу вас, подождите одну минуточку! — Она подбежала к крайнему столу и разлила в две рюмки вино и коньяк, — Вы певцы?

— Нет, — не моргнув ответил Карпухин, — мы эксцентрики…

— Как жаль, что я не посмотрела. И художник Васильев был? Вам понравилось у нас на «Огоньке»?

— Чудесно! Знаете ли — гостеприимно, радушно и как-то от всего сердца. Кстати, что это за учреждение?

— Санаторий, — удивленно ответила она, — «Красный Октябрь».

— Ах да! — припомнил Карпухин. — Понимаете ли, мы сегодня выступали в школе, в воинской части и в банно-прачечном комбинате. Все перепуталось. А что касается Васильева, то он, как всегда, был великолепен. Он привез с собой свои последние работы из цикла «Затаенное дыхание». Это про любовь. Ему хотелось доставить сюда пятиметровую скульптурную группу, но автоинспекция не разрешила.

— Очень жаль. Пожалуйста, выпейте, если спешите, — вздохнула девушка.

— С удовольствием, — Карпухин подтолкнул упирающуюся Валю к столу. — У нас, видите ли, сегодня — как это по-старинному? — помолвка… Поэтому моя женщина очень смущается.

— О, я поздравляю вас и желаю вам всего самого, самого… — официантка расцвела улыбкой, прижала к груди руки и кивала высокой прической, испорченной кружевным венчиком.

— Спасибо, — прошептала Валя. — Но он все шутит…

Виталий выпил коньяк и съел кусочек лимона.

— Дорогая, нам надо спешить.

Валя, натянуто улыбаясь официантке, пригубила вино.

Их уже искали по лесу. Бас Глушко был слышен от самого санатория.

— Я напишу ей письмо, — каялся Карпухин. — Понимаешь, такой экспромт… Не мог удержаться.

— А фамилия?

— Напишу на имя зам. по хозчасти, пусть удержит с меня стоимость рюмки коньяка.

У костра они увидели Аллу. Та тоже их заметила и крикнула:

— Пришли-и! Эй, они пришли!

Из кустарника, ломая сучья, вышел Глушко. Через несколько минут мелькнул огонек сигареты Великанова.

— Ты, Карпухин, индивидуалист и очковтиратель, — заявил Саша. — Где дрова?

Увидев вязанку, которая показалась ему миниатюрной, он расхохотался.

— Ночь, полная целомудрия, — заметил Карпухин, оглядывая небо. — Святая, дисциплинированная ночь…

— Спроворим водочки? — хмуро предложил Великанов. — И монаси приемлют.

Он сел и стал разливать вино. Себе налил в стаканчик из огурца. Настроение у него было скверное. Из головы не выходил разговор по телефону с Тониной теткой.

— Я свою норму знаю, — предупредил Карпухин. — Перевыполнять ее не буду, за это не платят.

Великанов плеснул ему. Виталий запел какую-то песню, кончавшуюся словами:

Раввины
на равнине
с брамином
пьют бромиды.

— Ты от воздуха окосел, что ли? — участливо спросил у него Сашка и подбросил в костер сушняка.

Около Карпухина, тихая и таинственная, сидела Валя Филимонова.

Пообещать ей вечное счастье,

луну и звезды и цветы ни снегу —

весь стандартный перечень

поглупевшего поэта