Круглый стол на пятерых

Состояние Бориса Стрельникова все время не внушало опасений. Собственно, с того дня, когда его принял на своем дежурстве Великанов, ухудшения почти не отмечали. Маленькую палату, выделенную специально для него, затемнили, и мальчик только на очень сильный шум реагировал сокращением мимических и шейных мышц.

— Как вы думаете насчет подключения автомата? — спросил Половцев у Цейтлина. Тот поправил очки и устало ответил:.

— Пожалуй, придется.

Глушко вышел вместе с Маргаритой Петровной. Она озабоченно поджала губы. Он не стал ее ни о чем спрашивать.

В коридоре его остановила Валя Филимонова.

— Ночные сестры передали, — сказала она, — что вчера Микешина куда-то уходила. Бросила ребенка и ушла. Ее искали часа два, а потом она сама явилась, — Валя смотрела на Александра Александровича. Глаза обиженные. Наверное, она потому и была отличной сестрой, что все так близко принимала к сердцу.

— К мужу? — предположил Глушко, вспомнив, что отец Петьки так ни разу и не приходил в больницу.

— От нее не добьешься…

Глушко едва не чертыхнулся. В палату он вошел, не глядя на Микешину. Рыженькая Ирочка надевала на куклу бумажную треуголку и звонко смеялась над своей выдумкой.

— Ты блондинка или брюнетка? — спросил Александр Александрович, дотрагиваясь до ее веснушчатого носа.

— Я русская! — ответила девочка, став серьезной, словно ее обидели.

— Молодец!

Глушко повернулся к Микешиной:

— Скоро выпишем Петьку. Небось отец заждался?

Она сидела у окна, зябко спрятав руки в рукава халата. Лицо недружелюбное. Сестры, как видно, отчитали ее.

— А почему, — поинтересовался доктор, — у Петьки ваша фамилия, а не отца?

Она наклонилась к сыну, поправила подушку, промолчала. Он не стал переспрашивать. Посмотрел в окно. У кустов черной смородины и крыжовника, воровато оглядываясь, пацаны срывали зеленые ягоды. Улыбаясь, Глушко покачал головой. Ирочка приподнялась на локте, но ничего не увидела. Она перевела взгляд на большого дядю врача, который стоял и улыбался — смешной такой, — и сама тихонько рассмеялась.

Глушко шагнул к двери. Обернувшись, встретил тоскливый взгляд Микешиной.

— Доктор, выпишите нас поскорее, — порывисто попросила она. — Сегодня а?

— Ну нет! — отрезал он. — Петька еще слаб.

— Я попрошу Семена Семеновича…

— До свидания! — крикнула Ирочка вслед уходящему доктору.

Выдумщица Ирочка. Носик в веснушках. Теплая волна подступила к сердцу Саши, когда он подумал, что личико своей дочки он теперь уже может представить. Весь вопрос в том, какие у нее будут глазки. И носик. И еще волосы — какие у нее будут волосы? Скорее всего, светлые. Это точно. Это решено. Это в маму.

По коридору пробегали сестрички с тарелками в руках. Начинался завтрак. Звонкие детские голоса доносились из палат.

У Щаповой было слишком людно для серьезного разговора, и Зарубин побежал в отделение детской хирургии, чтобы повидаться с Микешиной.

В мужчине, который сидел на лавке у входа, он узнал отца мальчика, больного столбняком. Это было неприятно. Врачам еще можно объяснить, как трудна диагностика у детей, да еще такого редко встречающегося заболевания, как столбняк. А вот попробуй втолковать это мужику, отцу ребенка!

Стрельников тоже узнал его, торопливо поднялся со скамейки, подхватил узелок:

— Доктор, погоди-кось на час!

Доктор остановился. Ему стало не по себе.

— А, это вы! — воскликнул он, словно только узнал Стрельникова. Протягивая руку, он неприязненно отметил, что у мужичка кисть грязная, заскорузлая, но пожал ее со всем мужеством медика.

— Доктор, ну как с сыном-то, с Борисом?

У Зарубина отлегло от сердца. Он увидел беспомощные, просительные глаза. Фигура сухая, сгорбленная. Пиджачок, обвислые порточки. Рубаха заношенная, пуговица у ворота застегнута.

Собственно, Дмитрий Иванович знал о состоянии Бориса по рассказам Глушко да по ехидным намекам Великанова, сам, к сожалению, впервые вырвался в детскую хирургию: Некогда было, да и, честно говоря, страшновато. Ему даже сон недавно приснился, как они с Андреем Золотаревым гуляют по тюремному двору, и вроде Андрей ругает начальство, а он отговаривает его, просит, чтобы не очень…

— Делаем все возможное, — ответил Дима, — случай довольно трудный. Вот дежурства установили около вашего мальчика, сыворотку вводим — лекарство такое. Аппарат для дыхания приспособили, машину такую. В общем, все достижения науки, имеющиеся в распоряжении медицины…

Отец слушал жадно, глотал пересохшим ртом, узелок перекладывал из руки в руку. По-видимому, все это он уже знал, расспрашивая врачей отделения, но ему хотелось поговорить еще с этим доктором, что сыночка в районе смотрел. Врачи рассказывали о болезни Бори каждый раз иными словами, и отец всё запоминал: а ну-ка какую новость в здоровье пропустит, не поймет за учеными словами.

— А ирген не делали? — спросил он Зарубина.

— Зачем? — пожал плечами доктор.

— Просвет, чтобы все разглядеть, — пояснил Стрельников.

— Все ясно без рентгена.

Простые люди очень верят в рентген. Часто им просто невозможно втолковать, как бесполезно или даже вредно обследование.