Круглый стол на пятерых

На улице пахло цветами и пылью — обычное смешение противоборствующих запахов большого города. Он прошел через калитку около котельни и направился к автобусной остановке. Дорога была громкой, пропахшей дизельным смрадом. На другой стороне улицы, как Святогор, возвышалась водонапорная башня с потемневшей от долгих лет датой, выложенной силикатным кирпичом — «1947». Дома и тополиную зелень оберегала низкая чугунная загородка. Вдоль нее тянулась траншея, по краям пухлая земля насыпана вперемешку с глиной и камнями. Между катков и куч, вокруг наработанного и недоделанного, пружиня на хлябких через траншею мостках, хозяйски ходил человек в костюме, что-то говорил двум другим которые были чумазы, молчаливы и нелюбопытны — изредка кивали головами, сплевывали, выбивали ногтями музыку на асфальтовом котле.

Глушко посмотрел в траншею, где, просмоленная и спеленатая какой-то белой лентой, вытянулась на дне труба. Крякнув от восхищения, сбежал с насыпи и у остановки дождался автобуса.

Уже ехали с работы, было тесно. Саша под окрики охрипшей кондукторши, извиняясь и снова наступая на ноги, протиснулся вперед. За ним продвигался папаша с ребенком.

— Галоши не потеряли?! — крикнула кондукторша. — А то у нас в диспетчерской целая гора галош. Большие и маленькие, всякие есть. И никто не приходит — вот ведь жизнь пошла!

— Избаловались, — рассудительно подхватил хмурый человек, сидевший у окна. — У нас в конторе тоже все избаловались. Раньше ведь как листали бумаги — плюнул на палец, да и всё. — Повернувшись к соседу, он закончил: — А теперь нет. Теперь ты подай ему на стол губочку такую смоченную, чтобы туда пальцем тыкать, — он ткнул рукой в воображаемую губочку и отвернулся.

— Граждане, кто не обилечен?! — крикнула кондукторша.

Перед Сашей продвигалась девушка. Держась за поручень, он выставлял руку вперед, чтобы девушку не придавили, а когда у часового завода освободилось переднее сиденье, легонько подтолкнул ее туда.

На остановке у обеих дверей штурмом брали подножки. Какой-то парень, юркий, с мелкими глазами, расталкивая неповоротливых, сел рядом с девушкой. Когда автобус тронулся и в толчее отыскалась голова его приятеля — сухое лицо на длинной шее, — юркий крикнул:

— Товарищ директор, ваше персональное место заняли!

Сухой пробился к сиденью, недовольно и без всякого юмора спросил:

— Кто? — Взгляд его остановился на девушке и засветился недоумением. — Вы?

Она не оценила грубого внимания, смотрела в окно. Глушко вспомнил теперь, где ее видел, и любовался бледным лицом с небольшой родинкой на правой щеке. У «директора» недоумение сменилось радостным испугом. Его глаза вспыхивали: то и дело он замечал удивительные подробности ее фигуры. Он продвинулся еще ближе и, наклонившись к девушке, стал что-то говорить под одобрительный смешок юркого. Она встала и протиснулась к выходу. Юркий пытался поднырнуть под руку Глушко, но тот поймал его за плечо и молча оттянул назад.

Они вышли у кинотеатра. Парни тоже выскочили из автобуса и пристроились рядом с девушкой, справа и слева. Она повернула на углу, но длинный преградил ей дорогу. У обоих парней на лицах застыли ухмылочки. Дуреющие самцы. Эта улыбка у них — как удостоверение личности.

— Тоня, позвольте я вас провожу, — предложил Саша и спокойно взял ее под руку.

— Эй! — крикнул сухой.

Юркий схватил Глушко за руку.

— Тихо! — предупредил тот. — А то сегодня бабушке не понравится твой вид.

Они пошли через дорогу, стараясь не слушать, что кричат сзади. Тоня доверчиво опиралась на его руку.

— Вы меня узнали? — спросила она, останавливаясь у дома с большой аркой.

— Несколько раз я вас видел здесь во дворе, кое-что слышал от Николая, один раз встретил на вокзале, помните?

Она кивнула. Волосы метнулись по ее плечам. Они вошли во двор. Сквозь редкие деревья просачивалась силикатная белизна сараев и гаражей. Слева, облепленная ребятишками, уткнулась в низкий забор новенькая «Волга». Хряпало домино. За спинами игроков томились «застучавшие». Из окон подолгу и досадливо кричали — звали неслухов детей и папаш («Щи стынут!»), а то и мамаш, которым авоськи перестали оттягивать руки, как только женщины узнавали у подъездов последние новости. От детской площадки, смешно перебирая ножками, побежал белокурый мальчик. Он тянулся ручками к маме и выговаривал на ходу забавные картавые слова.

Тоня бросилась ему навстречу, но не успела. Малыш сделал два шага в сторону и упал. Лежа он осматривал пыльную ладошку. Из пухлого его кулачка сыпался песок. В мальчике боролось удивление и желание всласть нареветься.

Саша присел около Сережки и потрепал его курчавую голову. На дядю смотрели серьезные недоверчивые глаза, до смешного похожие на глаза его мамы.

Потом он рассказал Тоне, как приняли у них ее статью. Разговор о статье он повел, уверенный, что ей важно знать мнение медиков, и, может, больше всего — их мнение. Поэтому говорил неторопливо и обстоятельно, а сам на нее смотрел и на людей, выходящих из-под арки.

Она как будто не слушала его. Ей было неловко. Сережка дергал ее за руку, опасливо поглядывая на большого дядю.