Круглый стол на пятерых

Стучат ее каблуки по асфальту. Она чувствует себя легкой и нужной миру: она старатель, целитель, солдат, женсовет, заступник — кто еще? И просто мать с ноющими от молока грудями. Будущая мать, которую никто пока не целовал.

Бессонная ночь и не чувствуется. Платье прыгает на коленках. На другой стороне улицы мальчишки свистят на высоком заборе стадиона. Она тоже любит футбол. Это не мелочь, а частица человеческой радости.

Валя свернула к воротам стадиона, но билетов не оказалось. Вот досада! Кассир, от безделья закинув очки на лоб, двигал подбородком, как беззубый старик. Он даже не ответил ей, когда она вторично спросила про билеты — может, ослышалась? Валя сердито повернулась, сзади скалили зубы безбилетные парни. Что-то насчет ножек…

Шла по тротуару, и ее отражали окна длинного низкого дома: красное платье, красное платье, в девяти окнах красное платье.

И вдруг она увидала в окне красную машину. Обернулась и удивленно остановилась. Машина затормозила, из нее вылезли Александр Александрович Глушко и Николай Михайлович Великанов. С шоферского кресла помахал доктор Басов. Виталия Петровича что-то не видно.

— Привет, Валя, как дела? — спросил Глушко, подходя к девушке.

— Здравствуйте, вы уже вернулись?

— Поклон от Виталия! — сообщил Великанов.

— Спасибо, а где?.. — неосторожно спросила она.

— На Виталия напала хандра. Он от Золотарева уехал к себе домой. Владимир Евгеньевич его немного подвез, — сказал Глушко.

— Это хорошо, — вздохнула Валя.

— Ничего хорошего, — басовито возразил Александр Александрович. — Он сумасшедший, поимей это в виду, Валя.

— И поздравьте его в среду с днем рождения! — крикнул Великанов.

Они сели в машину и с парадной торжественностью, рассчитывая на женское внимание, проехали мимо. Валя помахала им рукой.

В центре города ее обступили тесно сошедшиеся дома, людская воскресная неразбериха, рекламы, светофоры, газетные киоски. Она свернула в книжный магазин и с порога увидела Галю Степанову. Та рассматривала книгу — по страницам мелькали крашеные ноготки.

— В книжных магазинах прохладно, — сказала Галя, поздоровавшись с Филимоновой. — Спасаюсь от жары в книжных магазинах. И в жару накупаю книжек.

— Дай бог мне лето пожарче! — пошутил продавец. — А вам, гражданочка, — обратился он к Вале, — для какого возраста?

Девушка смутилась и отошла от прилавка. Дарить книги поэту — значит, сделать ему плохой подарок. Книголюб должен покупать сам, ему трудно угодить.

— Пойдем? — предложила она Гале.

Не сговариваясь, они повернули к городскому парку, откуда доносилась музыка.

У входа бойко торговали мороженым. Они встали в очередь. Люди отходили с капающими брикетами, обсасывали подтаявший край.

— Мороженое кончилось! — крикнула продавщица и хлопнула крышкой своего ящичка.

— Безобразие! — проворчала стоявшая рядом с ними женщина, она умирала от жары.

— Безобразие! — чуть не всхлипнула Галя, облизывая сухие губы.

Они сели на скамейку под деревом.

— Все-таки хорошо, — вздохнула Валя.

— Что — хорошо?

— Всё. Деревья такие, детишки бегают…

Галя рассеянно листала купленную книжку, изредка поднимала голову и смотрела на прохожих.

— Ты что, устала? — спросила Валя.

— Знаешь, я хочу пива.

— Пива? Ты любишь?

— Иногда, то есть сейчас очень хочу. Ты посиди, я быстро.

Она ушла, а к Вале подсел тщедушный мужчина с загорелым морщинистым лицом. Судя по крошкам на подбородке и благодушным подвижным глазам, дядя уже успел побывать в буфете.

— Наелся, напился, про домашних вспомнил — крошка в рот не лезет, — сообщил он и взял Галину книжку. — Античное искусство? Вот так хрестоматия!

С интересом повертел книжку, полистал, останавливаясь на картинках. Потом, когда наскучило, зевнул и положил ее на скамейку.

— От библиотек один вред, — беспрекословно заявил тщедушный. — Почему? А все потому. Больше всех кто читает? Туберкулезники! Он тебе не работает, лежит да почитывает. А знаешь, какие они, эти туберкулезники? В прошлом году один нахаркал в коробочку и бросил ее в пруд. Вот они какие!

Валя хотела уйти, но он сам поднялся и пошел по аллее, слегка покачиваясь. Она с облегчением откинулась на спинку скамьи.

Ну откуда вот такие типы? Как они смогли остаться глухими и слепыми в шумный и яркий день?

Она рассказала подошедшей Гале об этом дядьке. Ей встречались люди и похуже, но такой, видно, был сегодня день, что все плохое вызывало удивление своей несуразностью.

— Пережиток! — охарактеризовала Степанова.

— Какой же это пережиток? — возразила Валя. — Выдумали удобное словечко и прячем за ним наше равнодушие. Махнем рукой — пережиток капитализма! — и всё.

— Ну и пойди за ним, прояви внимание… Ты лучше последи за своим Карпушей. Он ко мне приходил…

— Виталий Петрович? Он волен ходить куда захочет.

— Даже так? Значит, без пережитков? Ну ладно. А я ему, дура, про Щапову рассказала. Вот ее и уволили…