Круглый стол на пятерых

Васильев положил на колени этюдник и осмотрел его. Эта штука, как сумка скорой помощи, всегда должна быть в порядке. Вдохновение находит ненароком, если только оно вообще существует.

Он оставил мысль о коньяке. Во всяком случае, это решится само собой и будет зависеть от поведения Устинова.

— Я не знаю, известно ли вам, что мы с женой… разошлись?

Жалкий вид бывает у газетчика, сраженного сенсацией. Газетчики полагают, что только они могут ошарашить публику. Устинов тоже присел на стул, не сводя глаз с Васильева.

Теперь Васильев достал коньяк и разлил по рюмкам. Рюмки поставил на этюдник, чтобы не звать гостя в другую комнату — это могло бы нарушить установившуюся между ними заинтересованность. Они выпили, выжидательно молчали. Наконец Устинов решился:

— Но насколько я знаю, Антонина Валерьяновна — прекрасный человек и…

Васильев налил еще по одной. Не надо терять темпа сближения. Мысль рассказать все Устинову пришла к нему неожиданно. Очень удачная мысль. Прежде всего, это честно. Отшумели бури над головой художника Васильева, и ничто ему теперь не повредит. Год назад он сам просил Тоню молчать, когда его положение, благодаря непрочности общественных вкусов, сильно пошатнулось.

Прежде всего, это честно. Затем, выгодно рассказать все самому, не дожидаясь, когда лопнет терпение у жены. Но это еще не самое главное. Он ожидает, что его будет благодарить Тамара Великанова, и уж, конечно, она не отделается записочкой…

— Я любил свою жену, — задумчиво говорил Васильев, — и до сих пор не понимаю, в чем я перед ней провинился. По-видимому, все-таки провинился, потому что в супружеских делах один не бывает виновным. — Он внимательно посмотрел на Устинова и убедился, что, не выгораживая себя, поступает правильно. — Так или иначе, но однажды жена, оставив ребенка у своей тетки, ушла к другому. Да, к другому. Это был преподаватель строительного техникума Раевский.

Воспользовавшись паузой, Устинов выпил свою рюмку, хоть и не любил коньяк, да и вообще пил редко. Вот на новоселье — там никто не осудит… Но сейчас рюмка была не только удобным средством сближения, но и жестом участия, вежливости, черт побери.

— Я слушаю, — уверил он, закусывая ломтиком лимона.

— Да… С Раевским я говорил и даже хотел избить его. Но Тоня при всех своих прочих качествах — умный человек. Очень скоро она раскусила этого… товарища и ушла от него. Я предложил ей вернуться ко мне. Не такой уж я всепрощенец, но ошибку жены готов был простить. Одно время мне казалось, что у нас все наладится. Но боюсь, что жизнь не научила мою жену. Она увлеклась одним врачом, к которому недавно приехала жена…

— А ребенок? — растерянно спросил Устинов.

Васильев холодно усмехнулся:

— Ребенок с ней. Суд будет на стороне матери. И вообще у меня нет уверенности, что сын когда-нибудь поймет меня.

— Вот так да! — Устинов задумчиво потер подбородок.

— Впрочем, какого черта я вам рассказываю? — рассердился Васильев. — Давайте о деле. Разумеется, я помогу вам. Я позвоню завтра в редакцию, и мы договоримся конкретно, когда начать работу.

— Отлично! — не очень весело согласился Устинов.

Васильев глазами показал на бутылку, но газетчик отрицательно мотнул головой и поспешно поднялся. Хозяин улыбаясь проводил его до двери. Вернувшись, он заткнул бутылку и спрятал ее на старое место.

Великанова будет довольна, подумал он, забираясь на стол, чтобы повесить свой резвый этюдик — специально для Тамары Ильиничны.

Жену он знает достаточно хорошо. Она не выдержит обстановки, которую создаст Устинов. Супруги Великановы могут сходиться, а могут и не сходиться, это вряд ли отразится на скромных притязаниях Константина Васильева. Надо только позаботиться, чтобы они не уехали. Кое-что уже сделано: Великанова прекрасно устроена с работой и, наверное, подумает, прежде чем куда-то перебираться. Можно и супруга устроить получше.

Он слез со стола и вытянулся в удобном кресле. Хорошо и спокойно думалось о выставке — теперь ее Устинов осветит как надо. И думалось о вечере, когда придет шикарная запутавшаяся Тамара Ильнппчна. Даже о жене он думал незлобиво, все простил. И о Маше, домработнице, которая смотрела на него умоляюще, когда он затруднялся перед гостями, как ее представить…

А теперь вот заболела Маша, надо бы сходить к ней в больницу.

Глава X

Повторенная

индивидуальность

близка к стандарту

то не столько удовольствие, сколько возможность не думать о больнице. Андрей нырял и ложился на дно, цепляясь левой рукой за водоросли и камни. Свободной рукой он хватал рыбу, которая его почти не пугалась, и всплывал. Басов и Карпухин бесились от радости, когда он кидал окуней на берег. Попалось несколько среднего размера плотвичек, и окуни были некрупные.

Лучше всего ловить рыбу руками в сентябре или октябре, когда чуть ли не иней на крышах. Тогда и судака можно поймать. Наверное, рыбы чувствуют тепло, под живот лезут.

Он подплыл к берегу. Хватаясь за кучковатую траву, поднялся наверх.