Круглый стол на пятерых

— Да, на распределении в институте у нас был сам Агапов. Он обещал мне предоставить место хирурга в какой-нибудь районной больнице. Но когда я приехала, он сказал, что нечего и думать о хирургии, потому что я закончила педиатрический, а педиатров и так не хватает.

— Заманил, значит?

Мимо тихих палат хирургического отделения они прошли в приемную комнату. Андрей увидел ванну, прикрытую чистой простыней, и услышал крик ребенка за ширмой, где стоял топчан. Подошел к ванне и откинул простыню. Он готов был придраться к ерунде и выговорить санитарке. Ему просто надо было выругаться, но ванна стояла белоснежная, не придерешься.

Кислотой драют, хотел разозлиться Андрей, но не разозлился. Повернувшись к Людмиле Ивановне, спросил:

— Хотите поехать на специализацию по хирургии?

— А вы? Вам еще два месяца…

— Мой вопрос решен.

Она поджала губы.

— Агапов не разрешит, да и…

— Разрешит, черт побери. Иначе больница останется без хирурга. Не очень-то сейчас рвутся… А вообще, не женское это дело. Ваш будущий муж когда-нибудь скажет вам об этом.

Мать сидела на топчане спиной к ним. Повернулась, когда Андрей дотронулся до ее плеча. Он ее сразу узнал. Писарева осунулась и постарела.

— Все время дети болеют, — прошептала она и только потом поздоровалась.

— Как Иван Степанович?

Несколько месяцев назад он оперировал ее мужа.

— Все хорошо, спасибо вам. Он и то мне наказывал: «Ступай, говорит, к Андрею Григорьевичу, не слушай всякую жудость про него». А куда денешься, уж простите меня…

Людмила Ивановна сжала руками виски. Дремавший Юрка открыл глаза и закричал. Бледное личико исказило страдание, он сучил ножками и хватался за животик.

— Вот уж, считай, вторые сутки. И кровь из него льет…

Сомнений в диагнозе не было. Подождав, когда Юрка успокоится, Андрей посмотрел его живот. Взглянул на Людмилу Ивановну и вышел из-за ширмы. В дверях его окликнула Писарева, но он не оглянулся — знал, о чем она спросит, и боялся накричать на эту дуру, державшую ребенка двое суток дома.

В кабинете Золотарев сел на диван и стал смотреть в окно. Березы после утреннего ливня стояли свежие и тихие. Как много свежести и тишины проходит мимо человека! Вот уже опять стал убывать день. Скоро в лесах запахнет осенней сыростью, поздними грибами. В сухие дни будут пружинить под ногами и трещать звонкие ветки. А он и не заметил нынешнего лета.

Людмила Ивановна осторожно вошла и стала перебирать папки с историями.

— Не могу, — сказал он, — не могу!

Понимает ли она, что сейчас творится с ним? Жизнь решила ничего не оставить от его гордости и самоуверенности. А ведь всего десять минут назад там, на собрании, он подумал, что страшное позади. Он поверил, что нужен людям, а эта вера ему так трудно давалась.

«Оставьте всякую надежду входящие сюда». Это у Данте, что ли?

— Сегодня суббота, — тихо напомнила Людмила Ивановна, у нее всегда тихий голос. — На санавиации никого нет….

— Людмила Ивановна, попрошу вас, вызовите шофера.

— Отправим на машине? Но ведь…

Он смотрел в окно и не слышал ее.

Тишина проходит мимо человека. Дома надо принять люминал и задвинуть шторы на окнах. И не вставать к телефону, если кто-то позвонит. И уже звонить не будут. И это необходимо, чтобы узнать, какая она, тишина.

Услыхав, как вышла Людмила Ивановна, он снял телефонную трубку и попросил город.

— Номер? Не знаю номера. Мне нужно общежитие строительного техникума.

Спустя несколько минут — он еще не успел сесть — ему ответили, что телефон есть только в канцелярии и в кабинете директора.

— Давайте директора, — устало попросил он.

Опять взглянув в окно, Андрей увидел, как по двору, лавируя между деревьями, катит красный «Москвич». Машина остановилась у подъезда. Ничего не понимая, он узнал коротко остриженную голову Глушко и радостные очки Карпухина. Потом вылез Великанов и, нагнувшись, стал отряхивать брюки. Владимир Евгеньевич Басов вертел ключик на пальце, оглядывался по сторонам.

Андрей рванул окно, но оно было забито. Бросился к двери и остановился, вернулся к столу, опять поднял телефонную трубку:

— Почта? Снимите разговор с директором, зачем мне директор?

В коридоре послышались голоса ребят: скороговорка Карпухина, бас Глушко. Санитарка их не пускала: «Сегодня нет посещений, вам русским языком говорят!»

Тишина проходит мимо человека. Черт с ней, с тишиной!

Жалкий вид бывает у газетчика,

сраженного сенсацией

Настоящая оригинальность не по плечу такому городу. Да и нужно ли оно вообще, истинное своеобразие? Художнику требуется не так уж много усилий, чтобы перехитрить зрителя. Достаточно быть модным, чтобы прослыть новатором, и достаточно не рыпаться, чтобы тебе вручили знамя классической школы. Сейчас художников различают больше по привязанности к определенной теме, чем по манере исполнения. Это тоже хитрость.