Кругосветное счастье

Целых две недели Рая в слезах умоляла родителей хотя бы познакомиться с ее возлюбленным. Они были непреклонны и жестоки. Они вспоминали все несчастные случаи смешанных браков, начиная с библейских времен и великой инквизиции и кончая Варшавским гетто и делом врачей-убийц. Словом, Федору даже не разрешали прийти в дом Хавкиных, не говоря уже о сватовстве.

Между прочим, к этому времени газета «Знамя труда» в рубрике «Вести с полей» напечатала статью Манечки Флюгерштейн о Федоре Кузьменко. С его фотографией за штурвалом комбайна. Рая поместила вырезку из газеты в застекленную рамку и повесила в горнице. Отец ее, Миша Хавкин, умолял дочь снять ненавистную фотографию. Она упорствовала. Газетная вырезка имела магическое действие. Она как бы обладала дипломатическим иммунитетом. То есть можно было ее ненавидеть, но опасно было предпринимать против нее какие-либо акции. Тогда родители Миша и Люба Хавкины вместе с бабкой Фейгой Соломончик отказались пользоваться горницей. Пусть этот гой висит там в полном одиночестве! Рая из протеста продолжала есть в горнице как раз под рамкой с газетной вырезкой. Целую неделю Люба, Миша и Фейга питались на кухне. Туда же перенесли телевизор. Рая всего этого не выдержала и, позвонив Федору, сказала: «Поступай как хочешь. Я больше так не могу!»

На следующий день (это было субботнее утро начала октября) Федор подъехал к дому Хавкиных на тракторе. Он уперся лбом стального страшилища в калитку, вылез из кабины, вошел в дом и обратился с речью к Мише, Любе и престарелой Фейге Соломончик. Они при этом сидели за кухонным столом и пили чай с медовой коврижкой. Он обратился к ним вполне пристойно, без угроз, мата и прочих штук, которые вполне ожидаемы от такого рода жениха. Он сказал: «Я люблю вашу Раю. Отдайте ее за меня. Или я раздавлю этот муравейник своим трактором. А дальше — хоть сума, хоть тюрьма. Все равно мне без Раи не жить!»

Как ни хорохорился ветеран войны Миша Хавкин, как ни причитала его жена Люба, какие проклятия ни сыпала на голову Федора бабка Фейга Соломончик, дело в конце концов сладилось. Федор продал деревенский дом, переехал к Хавкиным, пошел работать на завод в Жодино.

Годы пролетели один за другим и домчали Раю, Федора, Любу, Мишу и бабку Фейгу на крыльях самолета-«боинга» до самой Америки. Они поселились в городе Провиденсе штата Род-Айленд.

Через год Рая с Федором отделились от родни, переехали в Гринвилл. К тому времени Рае было 35, а Федору 38 лет. А детей у них не было.

Рая устроилась санитаркой в соседний дом престарелых, а кроме того, убиралась и готовила по богатым домам. Федор работал грузчиком в мебельном магазине Каплера. Периодически Федор впадал в запой и не выходил из дома неделю, а то и две. Чаще всего запои случались глубокой осенью после Дня благодарения и ранней весной после Масленицы. Между прочим, Рая не обижала Федора. Справляла православные праздники, совмещая их с еврейскими: Пурим с Масленицей, обе Пасхи вместе, Хануку с Рождеством. То есть не это, не разница в происхождении была причиной его запоев. И любил он Раю по-прежнему. А детей у них не было. Они оба тосковали без детей. Особенно Федор: не с кем было порыбачить, некого было научить всяким мужским рукомеслам, некому рассказать о службе в танковом полку, о том, как ходит трактор в полях. Не с кем в баньке попариться. Рая тосковала по-своему, скорее из-за того, что жалела Федора, знала, как он мучается. Ведь их бездетность шла от него. Понимала и прощала мужу запои, тоску и страсть к одиночеству.