Кругосветное счастье

— Наталья Борисовна совсем была готова вызвать такси и ехать к нам, как из Ниццы позвонил Громов и срочно потребовал ее к себе вычитывать верстку романа, который выходит в издательстве «Галлимар». Номер в гостинице забронирован, и она едет ночным поездом.

— А как же?.. — вырвалось у меня.

— Когда вы возвращаетесь в Штаты?

— Через неделю.

— Ну, времени предостаточно! — как ни в чем не бывало, ответила Таисия Ивановна, заглядывая в счет, принесенный официантом и который я горестно и безуспешно изучал, надеясь, что при переводе (опять проблема перевода!) с франков на доллары цена за ужин окажется не такой разрушительной.

— Надо сказать, что в солидных парижских ресторанах цены держатся почти на одном уровне долгие годы, — сказала Таисия Ивановна.

— На стабильном и высоком! — добавила Мила.

— Да, именно! На стабильном и высоком. При том, что качество пищи никогда не ухудшается. Даже во время оккупации, по словам моего покойного отца, можно было симпатично пообедать на Монпарнасе.

— Так вы находились в Париже во время немецкой оккупации?

— Вынуждены были. Отец участвовал в Сопротивлении, формально оставаясь директором банка. А мы с братом (дети девяти и семи лет) и покойная мама создавали для нацистов иллюзию нормальной французской семьи и тем самым отводили от дома всяческие подозрения. Отец очень помогал Сопротивлению деньгами и советами. У нас даже первое время скрывалась вдова поэта Х-вича, пока ее не арестовали и не депортировали в Германию как еврейку.

Таисия Ивановна потребовала еще чаю и новую порцию пирожных. В том числе миндальных.

— И ваша семья продолжала жить в Париже, как ни в чем не бывало, когда несчастная вдова поэта Х-вича была у порога газовой камеры? — спросила Мила.

— Но ведь не идти же нам за ней, коли мы не евреи!

Вечер, провалившийся из-за отъезда моей потенциальной переводчицы в Ниццу и практически погребенный под каменными плитами громадного счета, грозил было завершиться нашим полным разрывом с Таисией Ивановной из-за горячечного стремления Милы к выяснению правды до конца. Я смотрел на жену с мольбой, поглаживал ее руку, намеренно кашлял и тому подобное, пока она не оставила Таисию Ивановну в покое. Правда, и сама издательница альманаха, в котором я теперь и не надеялся напечататься, делала вид, что ядовитые вопросы Милы относятся к иному лицу.

После ресторана мы взяли такси и проводили Таисию Ивановну. Ее квартира находилась где-то на полпути между «Le Méridien» и нашей гостиницей.

Какие-то смутные подозрения заставили меня начать шарить среди литературной и окололитературной братии, которая роилась вокруг эмигрантской газеты «Русская мысль» и журнала «Стетоскоп», и передавать Наталье Борисовне (переводчице), что я в Париже и хочу с ней увидеться. Как ни странно, она немедленно отозвалась, и мы договорились встретиться в том же самом кафе «La Coupole», которое посещали когда-то Жан-Поль Сартр и его подруга Симона де Бовуар.

Наталья Борисовна оказалась миловидной шатенкой в том прекрасном и опасном возрасте, когда его обладательница может балансировать между затянувшимся летним и преждевременным осенним временем жизни. Она сразу же успокоила меня, сказав несколько приятных слов о деревенском мемуаре и готовности его переводить.

Мила осторожно спросила:

— Как там в Ницце с погодой?

Мне показалось, что Наталья Борисовна была несколько удивлена вопросом, но вежливо ответила:

— Кажется, тепло и мило, как всегда бывает весной. Впрочем, я могу ошибиться. Случаются дожди.

Я дипломатично сказал:

— Надеюсь, что на вашу долю дождей не досталось?

Мне показалось, что Наталья Борисовна была несколько озадачена вопросом.

— Собственно, я была в Ницце года два-три тому назад и в сентябре, а не в мае, так что на мои сведения полагаться трудно.

Мы поняли, что наше смутное подозрение о том, что Таисия Ивановна просто-напросто околпачила нас, как простодушных провинциалов, наше подозрение, что Таисия Ивановна — профессиональная лгунья, которая выставила нас на несколько сотен, полностью подтвердилось.

— Скажите, а не встречались ли вы с Таисией Ивановной несколько дней назад? — спросила Наталья Борисовна, и веселые искорки зажглись в ее темно-каштановых радужках.

— Да были с ней в «Le Méridien» и ждали вас весь вечер, пока не выяснилось, что вы едете в Ниццу ночным поездом.

— Все ясно. Обычный финт Таисии Ивановны. Новички попадаются, как голуби в силки!

Мы оставили Ниццу в покое, тем более что Наталья Борисовна неожиданно рассказала, как ее сына, студента-медика, избили в электричке.

— Мы живем в деревне, в сорока километрах от Парижа. Как выяснилось, это были молодые парни, родители которых эмигрировали из Алжира. Они приняли моего сына за еврея.

— А вы разве нет? — спросила Мила и осеклась.

— Абсолютно нет! В том-то и дело, что нас вечно принимают за евреев. Особенно опасно было во время войны. Из-за нашей семейной смуглости и черноглазости, которая у русских еще со времен татарщины, моему деду и отцу надо было вечно входить в объяснения с бошами. А теперь арабы!