Круиз с покойником

Зато Димка с Лялькиным Борисом как раз только что вошли во вкус. Они были бодры и веселы и без устали продолжали репетировать сочиненные ими во славу юбиляра малопристойные частушки.

«Какой все-таки красивый у Димки голос, — в очередной раз подумала я. — Ему бы с таким голосом в опере петь, честное слово. А он, дурак, мосты в Африке строит».

Как моя мама в свое время уговаривала его пойти учиться в консерваторию, как убеждала. А он ни в какую. Уперся, как баран.

— Мне, — говорит, — надо настоящей мужской профессией овладевать, а не песни петь.

В общем-то по большому счету он, конечно же, был прав. Ведь он тогда еще совсем мальчишкой был, когда остался без родителей. Какие уж тут песни? И мы тогда заменили ему семью, и несколько лет он жил у нас в доме. Впрочем, почему тогда? Мы и теперь одна семья, хоть и разлетелись все чуть ли не по всему миру.

Наконец Димка с Борисом допели свою последнюю частушку и стали собирать и прятать наш нехитрый театральный реквизит.

Время уже было позднее и пора было отправляться спать, о чем нам и напомнил Владимир Сергеевич Никольский. Он так вошел в роль режиссера, что даже после окончания репетиции продолжал чувствовать себя руководителем.

— А теперь всем спать! — громко скомандовал он. — И чтобы к завтрашнему вечеру все наконец выучили свои роли!

Усталые, все потянулись по своим каютам.

После обеда к нам в каюту неожиданно ворвался Борька. Нет, ну не то чтобы ворвался, постучался сначала, разумеется. Все-таки Борис — человек воспитанный.

Но потом, подлетев к шкафу, он стал вытаскивать из него все Лялькины шмотки и бросать их на кровать. Мы же как раз в это время лежали на этой самой кровати, потому что после обеда решили немного отдохнуть.

— Что-то я не совсем понимаю, — Лялька лениво приподнялась на локте, — это что еще за шмон?

А Борька, продолжая метать из шкафа эксклюзивные тряпки, радостно сообщил:

— Собирайся, любимая, мы переезжаем. Я нашел пустую каюту.

— О, господи! — только и смогла вымолвить я. Мы здесь, на этой самой «Пирамиде», и пробудем-то всего каких-нибудь две-три ночи, а он и этого не может потерпеть.

Я с кряхтеньем поднялась с кровати.

— Ну и где она, эта твоя каюта? — спросила я. — Давай показывай.

Я сдернула со спинки стула свою сумочку, сгребла с кровати спящую Дульку и, указав Борису на дорожную сумку, которую даже еще и не разбирала, направилась к выходу.

— Номер для новобрачных свободен, — бросила я на ходу.

— Типун тебе на язык, — крикнула мне вдогонку Лялька.

А Борька с моей сумкой на плече резво поспешил следом и благодарно загундел:

— Марьяша, ты уж извини, но сама понимаешь...

Я с улыбкой посмотрела на Лялькиного бойфренда.

— Понимаю. Чего уж тут не понять?

Это вот Лялька дура чего-то не понимает. Ну уж выходила бы замуж за Бориса. Чего мужика мучить? Неплохой ведь мужик. И любит так... Да ведь и Лялька его любит. Только почему-то не признается.

Мы спустились вниз по лестнице, прошли по коридору, устланному ворсистым мягким ковром, и остановились возле одной из дверей, ничем не отличавшейся от всех остальных. Она была такая же дубовая, с такой же красивой медной ручкой и с такой же медной табличкой вверху, на которой значился номер каюты. Вот только номер этот был тринадцатый.

«Тьфу, черт! — выругалась я про себя. — Вот спасибо, так спасибо!»

Я с неудовольствием покосилась на Бориса. В воздухе и на воде я отчего-то всегда становлюсь ужасно суеверной. А тут мало того, что яхта называется «Пирамидой», что само по себе уже ничего хорошего не обещает, так еще и номер каюты тринадцатый.

Но Борька моего настроения не прочувствовал и, широко распахнув дверь, радостно провозгласил:

— Вот здесь, Марьяша! Проходи. Каюта, правда, не такая большая, но зато удобная и от кают-компании недалеко. Так что к ужину будешь приходить первая.

«Как будто бы это так важно», -— с сарказмом подумала я, однако вслух вежливо произнесла:

— Очень хорошая каюта. Нам с Дулькой хватит. Ты только собакин туалет сюда перенеси.

— Туалет? — не понял Борька. — Какой туалет?

— Собакин. Он там в ванной стоит.

Борька удивленно вытаращил на меня глаза, видно, про собачьи туалеты он прежде никогда ничего не слышал, но будучи человеком, заинтересованным в моем переезде, спорить не стал и, резво развернувшись на каблуках, спешно покинул мою новую каюту.

«Бедный богатый бизнесмен, — пожалела я Борьку. — Видно, у него никогда не было ни кошки, ни собаки».

Я кинула Дульку на кровать, и та, осмотревшись по сторонам и покружив немного по покрывалу, очень скоро свернулась клубочком и снова закрыла глаза. Что-то она сегодня особенно разоспалась. Видно, качка на нее так действует.