Krupnyakov_Arkadii_Est_na_Volge_utes_Litmir.net_259280_original_51f74

Аленка вышла, велела Насте угостить пришельца, сама пошла к Ефтюшке узнать, как идут сборы. Потом ее окружили сотеиные атаманы, у каждою десяток вопросов. В келыо вернулась часа через два. Савва и Ку-кин, слегка захмелевшие, горячо спорили. Поп докладывал Степке, что Разин смалодушествовал, и надо искать иного большого атамана, который вкупе с казацким патриархом собрал бы все бунтующее племя в един кулак.

— Слышь-ка, Алена,— сказал Савва,— Степан удумал с нами итти. Возьмем его есаулом, а? В ратных делах он зело мудр и многоопытен.

— Пусть остается. Знает, куца мы идем?

— Говорил я. Расскажи, есаул, како ты мыслишь.

— Сколь, атаман, у тебя на сейчас людей?

— Коло тыщи.

— Больше нам и ни к чему. Я мыслю, нам до Темникова в бой вступать не надо, в дела бунтовых сел ч городов не вмешиваться. Итти через Ядрин, Курмыш, Сергач, Мамлеево — путь самый краткий. В города не заходить, инако до Темникова мы и к весне не дойдем. Я такие путя-знаю— все мимо и мимо. Взяв Темников, мы бросим клич, чтоб все ватаги нас слушались — сколотим по саранской черте одно войско. Далее будет видно. А теперь покажи мне свою рать, атаман. Есаулом, так есаулом! Дай бог нам удачи...

Спать было некогда. Почти всю ночь Аленка и Ку-кин обустраивали войско. Степанко хорошо видел людей — он сразу же сменил четверых сотенных (пустые людишки), перестроил по-своему пешие сотни. Из полтораста монастырских лошадей лучших выбрал под седла и установил конную сотню. Выбрал бывалых казаков, велел им чинить седла и сбрую. Оставшуюся полсотню лошадей отдал в обоз, хозяином в обозе поставил Ефтюшку. Савве дано было более всех — он получил должность духовного атамана, казначея и письмоводителя. Настю Алена поставила своим стременным.

Ефтюшка перво-наперво начал одевать ватажников. Раскрыл все кладовые, вытряхнул оттуда все белье, ходильное платье: нижние ряски, верхние рясы, скуфейки камилавки и куколи. Раздал все сапоги, кафтаны— в кладовых остались только моль и мыши. Во- дворе почернело— ватажники вздевали рясы поверх зипунов, натягивали на головы скуфейки, остроконечные куколи, меняли лапти на сапоги. Молодые обрубали полы длинных ряс, чтоб удобнее было ходить, и напрасно. Потом, в пору холодов, они в этом раскаялись.

На телеги погрузили зерно, муку, солонину рыбную и мясную, а также остальную снедь. Туда же водрузили пушки, зелье, свинец, бывшие в монастыре.

Сама Алена надела шлем, села на подаренную Шустом сивую кобылу, повесила сбоку саблю, сунула за пояс пистоль, выехала к воротам. За нею, в седле же, встала Настя, за Настей Кукин с конной сотней. На Савве новая суконная ряса, поверх рясы на серебряной цепи золотой крест (взятый из кельи игумена). Он только хотел было осенить крестом воинство, как вдруг...

...Пристав — он на то и пристав. Ему велено было в Москве, в приказе, разыскать девку-колдунью — он ее и искал. Шел, как гончая по следу, от самой столицы более чем два месяца и вот почти достиг. Ошпаренный игумен послал к нему монаха, чтобы сказать: та самая девка-ведунья в. монастыре. Пристав со стрельцами ринулся туда. Только подъехал к воротам, вдруг распахнулись створы, а за ними — полный двор воинства. Не то ратники, не то монахи — не поймешь. Впереди молодой воевода, судя по шелому — княжеского звания. Пристав подъехал к воеводе, склонил голову. Воевода спросил:

— Кто ты и зачем?

— Пристав государева приказа Терешка Курии. Ведомо стало мне, что в сей обители скрывается девка-колдунья Аленка, коюю велено взять и везти в Москву.

— Коли велено, так бери! —дерзко ответил] Алена.

— Где?

— Вот она я!

Пристав удивленно вскинул брови — шути г воевода? Но воевода спокойно вытянул пистоль и разрядил его в грудь Терешки. Так же спокойно глянул в дымящееся дуло, сунул оружие за пояс и тронул поводья. Ничего не успевших понять Стрельцов ту I же прикололи пиками...

...Далеко позади остался опустевший монастырский двор, исчезли из вида золоченые луковицы храма, и только сейчас Алена по-настоящему поняла все, что произошло. Она почувствовала свою силу, ощутила себя атаманом, облеченным властью и ответственностью, которые легли на ее. плечи. Сразу ушел из сердца страх, который беспокоил ее все эти месяцы. Нет пристава, нет девки-ведуньи, есть атаман Алена, есть люди, вставшие с нею рядом на святом и правом пути к воле.

Когда ватага вышла на широкую дорогу, Кукин поровнял коня с атамановым, спросил Алену:

— Этот пристав... ты и вправду колдовать умеешь?

— А ты как думаешь?

— Глаза у тебя колдовские. Замечал я вчера — глянешь на мужика, он и голову в плечи.

— Умею мало-мало,— призналась Алена.— Не зря же «Слово и дело» за мной.

— Ого! Вижу, у тебя с царем особые счеты?

— Не только с царем. Приедешь в Темников — узнаешь.

— Ты чем-то на Стеньку похожа. Тому человека прикончить— все одно что плюнуть. Как ловко ты пристава срезала. Когда привыкнуть успела?

— Первый он у меня,— тихо сказала Аленка.

— Лиха беда начало.

— А ты убивал много?

— Бывало.

— Зачем?

— Так ведь война. Если не ты его — он тебя.