Krupnyakov_Arkadii_Est_na_Volge_utes_Litmir.net_259280_original_51f74

В глазах Никона решимость и гнев. Он резко поворачивает голову то в одну сторону, то в другую, как бы выискивая противников новой веры, которую он, Никон, исповедует. Рот сжат, над ним полумесяцем опустились черные усы, борода всклокочена. Он не опирается на патриарший посох, а несет его в опущенной руке, как копье, которым собирается поразить всякого, кто воспротивится ему.

Легко поднявшись по ступенькам амвона, Никон встал рядом с Ионой, сказал строго:

— Не то чтешь. Дьякон, подойди. — Подскочил к амвону дьякон, патриарх вырвал у Ионы соборное евангелие, сунул дьякону в руки. — Ектенью читать будешь. А вы, миряне, встаньте, — и поднял руку. Люди шумно поднялись, Никон грубо оттолкнул Иону на ступеньки, сам уселся в патриаршье кресло.

Дьяк басовито начал читать ектенью.

Аленка не спускала глаз с патриарха. Неужели это отец ее? Могучий, властный и потому недоступный. Зря она пришла в Москву, не допустят ее к этому великому в своей державности человеку. Да и не станет он слушать простую мордовку, не поможет он заболотским людям. До них ли ему. И дочерью ее не признает никогда. Напрасно она пришла в сей страшный город, напрасно.

' Дьякон окончил чтение, вопросительно глянул на патриарха. Тот поднялся с кресла, вышел на амвон, хотел что-то сказать, но от двери пошел шум, там монахи, сгрудившись в проходе, кого-то оттесняли в придел.

Никон махнул рукой, монахи пропустили в храм Одоевского, Стрешнева и Алмаза Иванова. Стрешнев подошел к амвону, поставил ногу на нижнюю ступеньку, спросил грубо:

— Зачем ты здесь, Никон? Без воли государя и свя-, щенного совета вошел ты в соборную церковь. Ступай в свой монастырь!

— Я тебе, собака, не Никон! — Патриарх шагнул к Стрешневу, ударил посохом в пол. — Я великий архиепископ Москвы, всея Великия, Малыя и Белыя Руси и многие земли патриарх1 Изыди вон, сатана!

— Не бранись, Никон, ты не во хлеве, — зло проговорил Одоевский. — Ты патриарший престол покинул, и зольно тебе! Уходи!

■ — Врешь, христопродавец. Я с седалища сего сошел никем не гонимый и пришел никем не званный. Патриаршество по праву мое. Мне господь бог явлением своим велел сюда прийти.

— А государь и бояры велят тебе сойти в монастырь!

— Замолкни, Алмазко! Не ты, худородец, сведешь пеня отсюда. Токмо бог и народ. А бог в моей душе, народ в моей власти. Смотри! — Никон поднял правую руку над головой, резко опустил ее. Вое, кто был в храме, покорные знаку, рухнули на колени. В проходе появился полковник Бяков. За ним попарно шли стрельцы с бердышами на плечах.

— Святотатствуешь, Стрешнев! Насилие в храме сотворить хочешь! Убери псов своих, я сам уйду. Уйду, чтобы прийти. — Никон медленно начал опускаться с амвона. Алмаз Иванов крикнул:

— Жезл патриарший оставь!

Никон сверкнул глазами, чуть подался в сторону Алмаза, поднял посох:

— Возьми, если смеешь!

Иванов сделал шаг назад, устоять перед взглядом Никона не смог — начал пятиться к выходу. За его спиной подался назад Бяков, за ним стрельцы. Аленку так поразило это, что она забыла упасть на колени. Никон словно наткнулся взглядом на побледневшее лицо Аленки, шагнул к ней.

— Ты веруешь в меня, сын мой?

У Аленки от страха сжалось сердце, и она дрожа* щими губами проговорила чуть слышно, по-мордовски:

— Верую... отец.

— Приходи ко мне на Иордан, — эти слова Никон сказал тоже по-мордовски. Аленку будто ударили кнутом. Она закрыла лицо руками, выскочила на крыльцо храма. Кровь частыми толчками стучала в виски.

2

Яков Хитрово решил недельку погостить у дяди, потом ехать в свою вотчину. Всю ночь они просидели за столом, цедили медовуху, разговаривали. На рассвете Яков сказал шутливо:

— Ну и скуп ты, дядя. Хоть бы романеи выставил. От сей браги завтра голова расколется.

— Делать тебе нечего — выспишься.

Но выспаться не удалось. Утром, чуть свет, в спаленке боярина вопль. Вбежала старая ключница Федосья, упала на колени перед кроватью боярина:

— Государь свет-Матвеич! Нашу домову церкву ограбили!

Хитрово вскочил.

— Двери расхлябенены, дорогие ризы и сосуды покрадены.

— А поп Фома?

— Избушка его пуста.

Не успел Богдан одеться — на пороге приказчик Корнил.

— Что делать, боярин? Снова двое холопов утекли. Хомуты на конюшне покрали.

— Что сторож смотрел?!

— Своих разве углядишь. Всякую щель знают.

— Пойду в приказ. Подниму всех сыщиков, стрельцов, ярыжек, пошлю по всем дорогам — догонят.

— Напрасно, дядя, — Яков тоже поднялся, надевая сапоги. — Воры умны. Они знают, что ты сразу погоню выставишь, и потому день-другой в Москве пересидят. А когда сыщики ни с чем возвратятся...

— Что же делать, Янко, что делать?

— Как ты думаешь, Корнил, куда мог бежать поп Фома?

— Вестимо, на Дон. Счас все на Дон бегут. К Разину. А Фома сам с донских степей приблудил.

— Видела я, видела, — проговорила ключница.— Днями приходил к попу казак от Васьки Уса. Дворня поговаривает, будто пришли они с челобитьем к царю...

— Все понятно. Послать, видно, погоню на Тульскую дорогу...