Эпитеты “сознательный” или “социально осознанный” испокон веков использовались для описания людей, желавших изменить мир вокруг них или хотя бы задумывавшихся об этом. В 1937 году Джеймс Тербер опубликовал в The New Yorker
короткий сатирический текст о компании “левых, иначе говоря, социально осознанных литературных критиков”, безуспешно пытающихся объяснить “обыкновенному рабочему”, кто же они такие. В хип-хопе 1980-х как “осознанные” обозначались так называемые записи с месседжем типа альбома “The Message” Грандмастера Флэша и The Furious Five. Термин подходил и Public Enemy, группе, вроде бы возвещавшей новую, более воинственную в политическом отношении эпоху в хип-хопе. Впрочем, в мае 1989 года, спустя всего месяц после того, как Спайк Ли заснял марш Public Enemy в Бруклине для клипа “Fight the Power”, Профессор Грифф, один из участников ансамбля, не читавших рэп, заявил в интервью газете The Washington Times, что евреи ответственны “за большинство бед во всем мире”, и он утверждает это, не опасаясь, что они подошлют ему своих “мелких пидарасов-киллеров”. Цитаты вызвали возмущение и ярость и в еврейском сообществе, и за его пределами – к лету, когда клип “Fight the Power” вышел в свет, в ансамбле царила полная неразбериха: Public Enemy распадались и собирались снова, Гриффа увольняли и брали обратно в состав, Чак Ди приносил извинения, а Грифф – нет. Было что-то сюрреалистическое в том, что все анализировали заявления не самого заметного участника хип-хоп-группы так тщательно, как будто он был крупным политическим деятелем – но, с другой стороны, Public Enemy были крупными политическими деятелями, и поэтому антисемитские конспирологические теории Гриффа логичным образом превратились в настоящий политический скандал. Происшествие, вкупе с неопределенной реакцией Чака Ди, подорвало репутацию членов ансамбля как бесстрашных и пылких революционеров; впрочем, еще важнее оказалось то, что поклонников хип-хопа стали отвлекать другие звуки и другие истории. Public Enemy выпустили еще немало альбомов, а несколько их песен даже стали хитами, но участники группы никогда не выглядели так впечатляюще, так влиятельно, как тем весенним днем в Бруклине во главе универсального революционного марша “за все хорошее”.У политизированного хип-хопа была одна проблема: из рэперов не всегда получались хорошие политики. Бунты и протестные выступления 1992 года в Лос-Анжелесе превратили Айс Кьюба, главного героя гангста-рэпа, в спикера на политические темы – его яростные вирши внезапно попали в фазу с вечерними выпусками новостей. Но в его альбом “Death Certificate”
1991 года вошло осуждение “чертовых узкоглазых крохоборов” за кассами круглосуточных магазинов, враждебные реплики в адрес экс-менеджера N. W. A., “белого еврея”, якобы развалившего группу, а также предостережение всем “шайтанам”, особенно “гребаным педикам”, чтобы они не вздумали его обманывать. Такие строчки несколько обесценивали содержавшиеся по соседству политические призывы – линия защиты тут могла быть только эстетической: что, мол, Айс Кьюб действительно писал захватывающие песни, позволявшие слушателям понять, почему он (и, вероятно, не только он) имел те или иные взгляды на мир.Один из самых выдающихся образцов хип-хоп-активизма той эпохи звучал менее конфронтационно – “Self-Destruction”
, сингл-коллаборация 1989 года, опубликованная под вывеской движения “Stop the Violence”: его организатором был KRS-One, а участниками – Public Enemy, MC Лайт и некоторые другие топовые рэперы (целью заявлялся фандрайзинг в пользу Национальной городской лиги[65], а также привлечение внимание к проблеме преступности “черных против черных”; это была одновременно благотворительная инициатива, протестное движение и мотивационная речь). В длинном видеоролике KRS-One выражал надежду, что проект не только поможет остановить насилие, но и трансформирует хип-хоп: “Я уверен, что рэп спасают такие проекты, как Boogie Down Productions, Public Enemy, движение «Stop the Violence». Если бы он сводился только ко всем этим эгоистичным сексистским понтам, то давно бы умер”.