Весь этот регионализм привел к тому, что 2000-е стали в хип-хопе довольно пестрым периодом. Эпоха альбомов-блокбастеров подходила к концу, появлялся новый формат. Поклонники хип-хопа всегда коллекционировали микстейпы – кассетные сборники новых треков и ремиксов. Но в 2000-е рэперы стали часто сотрудничать с диджеями над CD-микстейпами, которые, по сути дела, представляли собой нелицензированные, в каком-то смысле даже нелегальные альбомы (чаще всего они утверждали, что таким образом подогревают интерес к “официальным” альбомам, хотя очевидно, что многие из них становились и дистрибьюторами микстейпов, то есть фактически “пиратили” сами себя, отсекая рекорд-лейблы). В Times
в мои задачи входило обозревать широкий срез популярной музыки, и работа одновременно придала мне уверенности в себе – и научила быть скромным. Я понял, что, сколько бы ни читал и ни слушал, никогда не буду разбираться в том или ином жанре на уровне настоящих экспертов – неважно, профессионалы они или любители. Но еще я понял, что, собрав и проанализировав данные, мог узнать достаточно о любой музыке, чтобы осмысленно ее послушать и сформировать о ней собственное мнение. Особое удовольствие мне доставляло как раз написание текстов о хип-хопе. С 1980-х годов не было недостатка в авторах, отстаивавших тезисы о вреде и фальши хип-хопа – даже среди специалистов в жанре рефлекторное пренебрежение так называемым хип-хоп-мейнстримом стало общим местом (в одной симптоматичной статье в Rolling Stone 2000 года впроброс, как будто это было общеизвестным фактом, упоминалось, что жанр “отчаянно” нуждается в “реанимационных мероприятиях”). Но на мой взгляд, хип-хоп был самой классной музыкой в мире, а термины вроде “мейнстрим” или “гангста” лишь маскировали все то необузданное разнообразие, которое было присуще жанру от города к городу.В Хьюстоне целое поколение рэперов оттолкнулось от ноу-хау DJ Screw
, который ремикшировал существующие записи, замедляя их в несколько раз; подход ассоциировался с излюбленным наркотиком артиста, сиропом от кашля с повышенным содержанием кодеина, от передозировки которого он и скончался в 2000 году. Мемфисская группа Three 6 Mafia узнала, что существует нечто, более ценное, чем хит-сингл: “It’s Hard Out Here for a Pimp”, довольно будничный номер из фильма “Суета и движение”, был признан лучшей песней на “Оскарах” 2006 года, тотчас же принеся группе такую известность в мейнстриме, на которую они никогда не могли рассчитывать и с которой не вполне понимали, что им делать. Примерно тогда же в Мемфисе появился новый король – рэпер по имени Йо Готти, обладатель замечательно чавкающего голоса: казалось, что он одновременно читает рэп и сосет леденец. Тексты его песен были искусными, но немногословными, в описанном в них мире фактически только и оставалось, что гнаться за деньгами и обводить смерть вокруг пальца: “Я Йо Готти, у меня есть власть и бабло / А ты стукач на полставки и на полную ссыкло”. (Как-то раз в Мемфисе мне попалось на глаза интервью Йо Готти в местном еженедельнике The Memphis Flyer; интервьюер отметил, что газета The New York Times отрецензировала и альбом, и микстейп рэпера, на что тот отреагировал идеально: “Да, я слышал об этом – но мне абсолютно все равно”).По мере того как Нью-Йорк уступал лидирующие позиции, тамошняя империя хип-хопа тоже начинала восприниматься как просто еще одна занятная региональная сцена. Гарлемский рэпер Кэм’рон одевался в особенно экстравагантном гангста-стиле – розовый меховой плащ и такая же повязка на голове – и столь же экстравагантно рифмовал. В 2004 году в театре “Аполло” я как громом пораженный наблюдал за Кэм’роном, празднующим выход альбома “Purple Haze”
в стиле эдакого гангста-дадаизма: “Детская панамка фирмы OshKosh B’Gosh / Ай, я тафгай – смотри, какие галоши / Gucci, с золотоплатиновым коллажем”.