Крушение Германской империи. Воспоминания первого канцлера Веймарской республики о распаде великой державы, 1914–1922 гг.

Все это дает представление о том огромном количестве забот и трудов, которым были обременены народные депутаты. Их первая декларация принесла осуществление множества демократических и социалистических требований, за которые борьба велась десятилетиями. Но одной декларации было мало, и покой еще далеко не был восстановлен, тем более что, например, в момент введения восьмичасового рабочего дня руководимое в то время Розой Люксембург «Красное знамя» подняло ожесточенную агитацию за введение шестичасового. Две вещи представлялись настоятельно необходимыми: во-первых, координирование новых революционных властей, рабочих и солдатских Советов, и, во-вторых, укрепление связи между союзными государствами, которые в беспорядке переворота оказались совершенно изолированными одно от другого. Что рабочие и солдатские Советы нуждаются в объединяющем центральном Совете — было общепризнано. До I съезда Советов таким объединяющим органом был присвоивший себе эту власть берлинский исполнительный комитет. Этот исполнительный комитет постепенно втянул всех тех, кто «делал» революцию. Капитан фон Беерфельт, обер-лейтенант Вальц, Рихард Мюллер — «труп Мюллер», Ледебур, Деймиг и целый ряд неизвестных людей, для которых комитет был удобным способом воровать или устраивать на хорошо оплачиваемых местах своих невест, комитет ничего не сделал, но немало испортил нам в то время крови. В качестве главы рабочих и солдатских Советов он представлял высшее учреждение в государстве и не мог понять того, что — если у него на это хватит силы — призвание и смещение народных депутатов должно исчерпывать круг его компетенции, а исполнительная власть во всем объеме должна сосредоточиваться в руках депутатов. Так как комитет ничем не занимался, кроме прений, — Ледебур утопал в блаженстве от возможности говорить с утра до ночи — то ему казалось правильным то и дело отрывать и нас от работы вечными бурными заседаниями, где большей частью шла речь о самых смешных пустяках.

К счастью, I съезд Советов положил конец этой революционной романтике. Он доказал две вещи. Во-первых, как мало корней, несмотря ни на что, пустили «независимые» — за нами было значительное большинство и прежде всего ядро опытных и испытанных людей. И во-вторых, каким ненадежным и неопытным элементом в политике были солдаты. Они образовали свою фракцию, а между тем почти все в первый раз слышали о политике. Это доказывает также совершенно неполитическое происхождение 9 ноября.

Съезд Советов, как уже указано, принял гамбургские пункты. В этих требованиях обычно нерешительные и чуждые определенного направления представители солдат были совершенно солидарны. Далее, он избрал центральный, представляющий государство в целом, Совет, в который независимые, потребовав себе число мест, не соответствовавшее соотношению сил на съезде, не вошли. И наконец, после бесконечной борьбы с Гаазе и его сторонниками он назначил срок созыва Национального собрания. Уже 9 ноября независимые наотрез отказались от всяких соображений о Национальном собрании. Когда были созваны народные депутаты, мы добились только того, чтобы вопрос был отложен. Теперь срок был твердо установлен «революционной организацией», что, впрочем, не только не удержало крайних от продолжения борьбы, но даже, наоборот, послужило сигналом к январским и мартовским волнениям.