Крушение Германской империи. Воспоминания первого канцлера Веймарской республики о распаде великой державы, 1914–1922 гг.

История возникновения и состав этого высшего правительственного учреждения, с заимствованным русским наименованием, внушали мало надежд. Обе партии делегировали сюда именно тех людей, которые в течение двух лет были вожаками обоюдной борьбы; то, что они до этого времени участвовали в руководящих органах одной и той же партии, скорее ухудшало, чем улучшало дело. Кроме того, из преклонения перед «революционными старшинами» независимые провели в народные депутаты принадлежавшего к числу старшин Эмиля Барта, который, мягко говоря, ни по своим внутренним данным, ни по своему прошлому не соответствовал этому посту. Все 9 недель совместного депутатства разворачивалась изумительная картина попыток Ландсберга воспитать Барта до уровня элементарных нравственных понятий. И позорно было поведение Гаазе, который каждый раз, прежде чем занять ту или иную позицию, испытующе косился на Барта, чтобы узнать, согласен ли он с ним, и этим показателем радикализма окончательно определял свою точку зрения.

Это была та типичная стратегия расчетов, на которой независимые потерпели крушение в качестве самостоятельной политической партии. В Совете народных депутатов Эберт взял внутренние и военные дела, Ландсберг — финансы, Дитман — различные, Барт — социальную политику, а я — печать. При этом следует заметить, что ни один из народных депутатов не был самостоятельным управителем своего ведомства.

Каждый из них был скорее контролером, приставленным к соответствующему министру или министерству. Понятно, что отсюда возникали всевозможные конфликты: чаще всего между министром иностранных дел Зольфом и Гаазе. Эберт хорошо ладил с военным министром Шейхом, точно так же Ландсберг с финансистами в министерстве и в Государственном банке.

Дитман вскоре превратился в прилежного бюрократа. Барт произносил каждый день, в каждом заседании, перед своими пятью коллегами громовые митинговые речи, которые были, правда, утомительны, но зато занимали так много времени, что, пока он изливался в риторике, мы успевали справиться со срочной письменной работой. Решения всех политических вопросов принадлежали народным депутатам. Гаазе и Эберт должны были быть председателями с равными правами. Но Эберт, который по просьбе принца Макса Баденского (в полдень 9 ноября) был один день канцлером, совершенно заслонил своей энергией во всем половинчатого Гаазе. Он и работал в прежнем кабинете канцлера, тогда как другие разместились в приемных комнатах, а я в столовой, которая когда-то была рабочей комнатой Бисмарка. Помощником статс-секретаря был Бааке. Личным секретарем Эберта — Генрих Шульц, а затем Франк Крюгер; моим секретарем, а затем начальником государственного управления печати был Ульрих Раушер.

Государство, а в особенности Берлин, в первые дни после крушения империи были положительно сумасшедшим домом. Народ вырвался из мертвящих оков войны и в первом опьянении не знал, что ему делать со своей свободой. Ни у одного государственного органа не было больше определенной и бесспорной компетенции. Нагромождение учреждений и советов создавало невообразимую путаницу. Самое возникновение революции, не в центре, а во многих местах периферии, местный и ограниченный территориальными пределами характер революционных вспышек определили и дальнейший характер новых властей. Везде местный произвол, обособленное управление небольшою местностью без связи с целым. Этим объясняется, что целый ряд городов и округов провозгласили себя независимыми советскими республиками, стали вести, прежде всего, собственную продовольственную политику, подготовлять невероятные стеснения транспорту и что-то делать на свой страх даже в области внешней политики.