Крушение Германской империи. Воспоминания первого канцлера Веймарской республики о распаде великой державы, 1914–1922 гг.

Новое возбуждение вызвала в крайней левой, усилившейся к тому же советом безработных и советом дезертиров, торжественная декларация Антанты, объявившей большевиков при занятии Одессы вне закона; по газетным сообщениям из Петербурга, вследствие этого неслыханного объявления вне закона среди рабочих была устроена ужасающая кровавая баня. Понятно, что такие известия должны были сильно волновать германских рабочих. Они считали, что русский рабочий класс водрузил знамя свободы, которое теперь желала низвергнуть Антанта. Но и на другой стороне замечалось движение: реакция чуяла весну. Она думала, что настал момент убрать все революционные декорации, чтобы прежде всего свести счеты со всем социалистическим и пролетарским. Эта мысль породила комический бунт 6 декабря. Его инициаторами было несколько молодых людей из министерства иностранных дел, которым, разумеется, не нравилось новое направление, граф Матушка и фон Рейнгабен. Инсценирован он был на деньги фон Штума, который тогда руководил отделом информации. К ним присоединились две в высокой степени подозрительные фигуры, упомянутый уже Спиро и некий Фишер, который в Копенгагене позднее занимался сомнительным репортажем. Во главе нескольких сот солдат и студентов эти герои продефилировали перед государственной канцелярией, провозгласили там Эберта президентом, на что Эберт, разумеется, не отозвался, и ворвались в помещение палаты господ, где арестовали ненавистный исполнительный комитет. Правда, через час был водворен полный порядок, но только потому, что все начинание было делом нескольких смешных и бестолковых людей, у которых не было ни осмотрительности, ни мужества. Во всяком случае, характерно, что в революционном Берлине высшие государственные власти могли быть просто захвачены, как какой-нибудь нелегальный игорный дом. Но самое печальное было то, что эта глупая выходка стоила человеческих жизней. Она врезалась в чрезвычайно напряженное настроение, которое в тот же вечер разрешилось уличной борьбой между солдатами и рабочими, взволнованными чудовищно преувеличенными слухами о реакционном государственном перевороте. Свыше 40 пролетарских трупов снова лежало на улицах Берлина. Следующие кровавые события возникли на другой стороне. Под руководством Либкнехта они странным образом были направлены против человека, который позднее должен был стать душою самой большой попытки к бунту, а именно против независимого президента полиции Эйхгорна. На одном из спартаковских собраний было решено сместить Эйхгорна и захватить помещение президиума полиции. Несколько сот человек пришли на Александерплац, и там дело дошло до настоящей перестрелки, в результате которой на месте осталось несколько убитых. Как я уже сказал, I съезд Советов 16 декабря прошел весь под знаком кровавых демонстраций небольших кучек, за которыми никого не было. Особенно характерно было вторжение страшно радикально настроенной группы солдат, которые якобы именем расположенных в Берлине воинских частей заставили впустить их на съезд и изложили свои требования при невероятном шуме всего собрания. Некоторое время спустя выяснилось, что ни одна из якобы заинтересованных в этом выступлении воинских частей ничего о нем не знала. Между тем Либкнехт произносил на улице свои обращения; тогда как до открытия съезд приветствовали как высшую власть Германии, теперь Либкнехт гремел: «В Берлине не будет больше покоя, рабочие не позволят запереть их на заводах. Они будут контролировать этот съезд и внушительными демонстрациями подобно сегодняшней навяжут этому съезду свое мнение». Понятно, что меня эти сверхрадикалы поносили самым ужасным образом. «Предатель народа, подлец, негодяй» — все эти любезности сыпались на меня, как раз когда я говорил по вопросу о «согласительном предложении». Когда на выкрик: «Прежде всего уберите Шейдемана!» — я ответил: «Через полчаса я все равно пойду обедать», зубоскалы были, разумеется, на моей стороне, и, ввиду невообразимо нараставшего шума, я заключил словами: «Ответ, который вы желаете от меня услышать, вам дадут 19 января (день выборов) германские рабочие».

Кровавый сочельник